Мунсайд

Генри Лавстейн был наполовину арабом, наполовину немцем. Первые поколения моей семьи были смуглыми и курчавыми, с крупными чертами лица. Из-за неблагоприятного климата и недостатка солнца их кожа становилась все бледнее и бледнее, а черты лица – тоньше. Однако темный цвет волос преобладал. Я же на фоне моих жутких предков больше походила на подкидыша. Светлые волосы, которые в детстве были белыми-белыми, достались мне от матери, как и бледная, не предназначенная для солнца кожа.

– Твой отец?

Иногда мне хотелось накрыть этот портрет простыней, притом закрыв глаза. Обычно я пробегала мимо, глядя на старые деревянные половицы и боясь столкнуться взглядом с Винсентом Лавстейном.

– У вас глаза похожи, – задумчиво проговорил Уоррен. – Даже не глаза, а взгляд.

Сумрачный и грозный, мой отец в детстве напоминал мне медведя. Как минимум походкой и какой-то вечно подавленной силой.

Впервые после моего возвращения в Мунсайд я осмелилась посмотреть на отца.

Он стоял вполоборота, а глаза с подозрением смотрели на нас. Чуть сдвинутые лохматые брови, верхняя губа не видна за густыми усами, подбородок чуть вперед. Выражение лица передавало враждебность, будто Винсент готов был в любую секунду броситься на противника. Это уловили верно. Я помнила его лицо, а также руки, большие и шершавые, хватавшие меня за лодыжки.

И даже когда он пил, прячась в погребах, его лицо выражало озлобленность на весь мир, готовность сразиться с жизнью, бить ее с мальчишеской яростью, но он как будто знал заранее, что никогда не сможет победить. Драка ради драки.

Он пугал меня, потому что я никогда не могла его понять. И стоило ему появиться на горизонте, как Кави хватал меня за плечо и уводил в сторону.

– Мой отец был пожарным, – сказал Уоррен. – Он умер, когда мне было одиннадцать. Не справился с управлением. Каждое воскресенье мы смотрели «Звездный путь». Оливер, отчим, не любит «Звездный путь». Он предпочитает «Сайнфелд».

– Ты скучаешь по нему?

Глупый вопрос. Конечно, он скучает.

– Да… конечно, скучаю. А ты по-своему скучаешь?

– Он не тот человек, по которому можно скучать. Идем.

Уоррен поспешил за мной по веренице темных, без окон, коридоров.

– Знаешь, я боюсь ездить в лифтах, – зачем-то сказала я.

– Правда? – Он усмехнулся. – Оборотней не боишься, а лифты…

– Не люблю замкнутых пространств. Когда папа буянил, мы с Вольфгангом прятались в шкафу или в кладовке. – Никто об этом не знал, только мой брат. Даже Каспий был не в курсе. – Я его не виню! Когда отказываешься от должности, начинаешь сходить с ума. С бабушкой было то же самое. Это плата за свободу. – Я задумчиво цокнула, подводя его к широким дверям библиотеки. – Безумие.

– Ва-а-ау! – протянул Уоррен, увидев четырехметровые стеллажи со старыми книгами и огромную картину Кави с Генри во всю стену. – Да городская библиотека может вам только позавидовать!

– Библиотеку построили чуть ли не первой.

Уоррен сразу кинулся к парадному стеклянному стеллажу под картиной «Заключение», той самой, где было запечатлено заключение договора. Мне всегда нравилась ирония в названии.

На первой полке были выставлены оригинал того самого договора, первое издание «Демонкратии» и перепись населения нечисти за 1609 год. Ее тогда было в разы больше, чем людей.

Следующие две полки – печатное воспоминание о каждом правителе. Дориан Лавстейн оставил после себя поэтический сборник, Авель – «Подлунное евангелие», тот еще бред шизофреника. Квебекка Лавстейн не позаботилась о графоманском наследии, и от нее остался лишь скомканный черновик речи на заседании Комитета, благодаря которой представителем касты мог быть не только мужчина. От бабушки я унаследовала сборник рецептов, от отца – фронтовые письма, сухие и черствые.

Что я могла оставить после себя? Школьные сочинения? Письма к Кави, чересчур страдальческие и интимные? Может, потом распечатают мои СМС и посты в «Фейсбуке»? Что от меня останется? Если вообще что-то останется.

– Ив, – Уоррен прокашлялся, – как много полукровок в Мунсайде?

– По данным Асмодея, всего один. А что?

* * *

– Что случилось? – шикнула Хейзер на Каспия, отводя его в сторону. Все стены были обклеены афишами выпускного и фотографиями пропавшей Сары. От этого было немного не по себе. – Каспий! Откуда у тебя это?

Она указала на красную полосу на его лице, от нижнего века до краешка губ, совсем свежую.

– Хиллс вчера завалилась.

– Это она? Чокнутая ведьма!

– Не от нее. – Каспий навалился всем весом на шкафчик, упершись в него затылком. – Надо к Флоре, пройдет. Ничего страшного.

Хейзер только вздернула бровь и повернулась к своей ячейке, подбирая комбинацию.

– Я пойду за личными делами для Ивейн. Ты со мной?

– Сейчас?

Каспий кивнул.

– У нас же алгебра! Контрольная!

Каспий рассмеялся, убрав прядь волос назад.

– Брутто, ты же готовишься к выпускным экзаменам? – подозрительно поинтересовалась Хейзер. – Выбрал колледж?

Каспий снова рассмеялся, только теперь с горечью.