МУОС

Наконец они пришли на станцию Площадь Победы – первую станцию ленточников. Прежде увиденные Радистом станции не восхищали его своим убранством. Но станции ленточников – это была одна большая мусорка. Ленточники не заботились об аккуратности и чистоте: это ведь никак не влияло на расширение популяции хозяев и только отвлекало от созерцания «чистой любви». Кругом валялись кучи мусора: грязь, ношенное тряпьё, картофельные лупины. Квартиры, оставшиеся ещё от прежних хозяев, вернее от этих же – но в другом обличии, со времен осчастливливания не ремонтировались и не убирались. Радисту показалось, что оправляются местные тоже не выходя со станции. Во всяком случае на это указывал характерный запах. Вся станция была похожа на одну смердящую трущобу, по которой вяло слонялись грязные ленточники в каких-то обносках, тоже давно не обновлявшихся. Многие дети, подростки и молодые люди, которые родились после осчастливливания, ходили голыми или в кусках тряпок и кожи, едва прикрывавших их тело. «Согреваемым любовью» не обращали внимания на холод и им были неведомы такие эмоции, как стыд и стеснение. Зато лица у них были расслаблены и изображали пребывание в неестественном покое и погружении в себя. Многие сами себе улыбались.

Увидев подходящую процессию, ленточники всех возрастов оживились, они подбегали к гостям и видя несчастных, с надеждой спрашивали: «Мы будем видеть сегодня осчастливливание?!», «А когда же я пересажу своего нового хозяина, ведь мне же обещали?», «Почему нам не разрешают идти в поход во владения несчастных и самим искать носителей для пересадки хозяев?»

Выступил вперёд Миша и с абсолютно неуместным на этой свалке пафосом громогласно объявил:

– О, благородные! Ваши прекрасные хозяева в скором времени найдут себе новых носителей! Скоро мы двинемся с вами на запад, расширять территорию наших гнёзд. Каждый из вас найдёт себе новых носителей и будет иметь счастье наблюдать размножение своих хозяев! Но будьте терпеливы, во имя хозяев! Этих взятых в плен несчастных мы должны доставить к Первому Прародителю, так как они очень ценны для наших гнезд. Там мы их осчастливим и двинемся завоёвывать Муос, а затем и всю планету. А сегодня мы только переночуем в вашем гнезде, чтобы идти дальше.

Ленточники этой станции закивали головами. Радиста, Рахманова и других пленников отвели в клеть, в конце станции. Радист отказался есть и пить, наивно рассчитывая умереть от голода или жажды. Ему дали оправиться, после чего насильно уложили на пол в клети и приковали руки и ноги к вмонтированным в бетонный пол кольцам. Он явно не первый прикованный к этим кольцам. Сколько людей лежало здесь также как он и ожидали операции по пересадке червя.

Радист закрыл глаза, хотелось забыться во сне. Но что-то ему не давало спать. Он открыл глаза и повернул голову. Вокруг клетки собралась толпа ленточников. Они смотрели на него жадными глазами. Некоторые тянули, а потом снова одергивали руку. Радист испугался, уж не съесть ли его хотят. Трёхлетний совершенно голый мальчик-ленточник нарушил это молчание и спросил:

– Мама, а пацему незя этаму дяде сыноцька маево хазяина пелесадить?

Радист подумал: «Лучше бы вы меня съели!».

Услышав то, что сказал малыш, охранник стал разгонять толпу:

– А ну разойдитесь, во имя хозяев, мать вашу… Чё столпились тут… Не для вас их привели, не понятно что ли носитель Третьего прародителя Вам объяснял?.. А ну вон отсюда..

Он, матерясь, стал их нещадно бить своим арбалетом. Толпа неохотно разошлась, оглядываясь на клетку. Это происшествие отнюдь не улучшило настроение Радиста. Он долго не мог заснуть.

Неожиданно клетка открылась. В клетку вошла Катя – та девочка-вдова с Тракторного. Она была совершенно голой. Что она тут делает? Катя нагнулась и посмотрела в лицо Радисту:

– Узнал меня, Игорь?

Речь Кати была смазана, на лице – умиленная улыбка.

– Ты – ленточница? Когда они тебя успели?

– А я, мой сладенький, после того, как ты отказался от меня, так и решила, что среди дебилов-партизан мне делать нечего. Сама пошла ленточников искать и деток с собой своих взяла. Теперь мы согреты любовью хозяев наших.

Катя села Радисту на бёдра и стала расстегивать ему брюки.

– Катя, не надо, прошу тебя…

– Ну как не надо? Надо. Сегодня ты будешь моим. Скоро Светку, сучку твою, приведут. Ты ж к ней сбежишь. Пока её нет, я должна получить своё.

Радист стал дёргаться, вырываться, но он намертво был прикован к полу. А Катя стянула с его брюки настолько, насколько позволяли оковы на ногах.

– Да ты, дурачек, расслабься, это же не больно.

Катя посмотрела на Радиста. Радист увидел её лицо – это не Катя, это была та смуглянка с его родной Пушкинской. Рядом с ней стояла мать Радиста в эсесовской форме. С блаженной улыбкой на лице она ласково сказала:

– Не бойся, Игорек, это совсем не больно. Скоро ты будешь осчастливлен.

Смуглянка расстегнула Игорю его куртку, стала подымать футболку и нагнулась, чтобы поцеловать живот. Тогда Игорь увидел голову смуглянки. О нет!. Черепной коробки не было, а вместо мозга там кишели черви-хозяева. Игорь закричал «Нет!».