Муос. Чистилище

Посещения в Госпитале не практиковались вообще: это могло принести в Госпиталь болезни, зазря травмировало пациентов, да и вообще это было, по мнению врачей, ни к чему. Лишь изредка делались исключения с личного разрешения главврача Госпиталя. И Саха с Пахой смогли вырвать это разрешение – в обмен на рецепт того порошка, которым они спасали Веру. Приближение своих солдат Вера услышала еще до их появления в палате. Идя по коридору, они, как всегда, ругались друг с другом. Потом в дверном проеме появились две белобрысые головы со свернутыми в разные стороны носами, растянувшимися до ушей ртами и ликующим возгласом в один голос:

– Цетка Вера!

Вера для виду поморщилась, но на самом деле она была очень рада видеть близнецов. После гибели Зозона, Паука и Фойера они стали для нее самыми близкими людьми в Урочище и почти самыми близкими во всем мире. Она знакома была с ними всего несколько месяцев, а казалось, что знает их с рождения, как младших братьев. Они же к ней относились чуть ли не как ко второй маме. Так и нависли над ее кроватью, заняв собою почти всю палату. Стоят, молчат и улыбаются. Вера, превозмогая боль, села на кровать, взяла обоих братьев за руки и потянула их к себе:

– Да садитесь уж.

Они оба бухнулись на кровать по обе стороны от Веры, подперев ее своими могучими плечами, повернули на девяносто градусов головы и продолжали ее рассматривать все с тем же глупым умилением. Потом Саха наконец-то сообщил:

– Уходзім мы, цетка Вера. Ідзем гэтых дзігераў дабіваць. Амаль усіх іх перабілі, засталіся толькі тыя, што ў селішчах хаваюцца[19].

– Эге! Ты там ведаеш, стратэг вялікі, куды мы ідзем, дзе тыя дзігеры і колькі іх засталося[20].

Не обращая внимания на постоянную перебранку братьев и на их неуемное «цетка Вера», Вера задавала им вопросы, чтобы выяснить подробности о войне с диггерами. Братья знали мало. Вроде было известно, что из трех указанных Верой диггерских поселений был успешно взят только Ментопитомник. В Ангарке и Дражне диггеры забаррикадировались, и выбить их оттуда пока не получалось. В переходах диггеры уже не встречались – может быть, все погибли, а может быть, куда-то ушли или спрятались. Скорее всего, последнее – ведь делись куда-то те, которые ушли из Ментопитомника. Упомянув про исход из Ментопитомника, Саха и Паха замялись и уставились друг на друга, ожидая, кто будет объясняться с командиром.

– Гэта я, цетка Вера, калі цябе паранілі, сказаў: «Няхай ідуць. Лепш камандзіра ратаваць будзем»[21], – признался Паха.

– Да іх і засталося толькі пяцера, да і тыя параненыя, – поддержал брата Саха. – А каб біліся далей, дык пабілі б яны нас альбо паранілі, і пармерлі б усе, хто ў тым селішчы застаўся паранены. А так мы цябе, цетка Вера, вынеслі і астатнім дапамогу вызвалі.[22]

– І неяк не так усе пайшло. Ну навошта Камандзір тую дзяўчынку сляпенькую?..[23]

Саха замялся, а Вера и сама поняла, что он хотел сказать. Инга своим пением расположила к себе всех, кто был в Ментопитомнике. Командир убил ту, которую никто и не думал считать врагом, которая казалась частью чего-то возвышенного. Совершив это несправедливое убийство, Командир тем самым стал на сторону тьмы. И его люди не хотели быть на этой стороне. И продолжение боя значило, что они остаются на стороне Командира, одобряя тем самым то, что он сотворил. Потом, в других схватках, они будут биться с диггерами отчаянно и бесстрашно. А в тот раз – нет.

Вера неопределенно покачала головой – это могло значить и осуждение погибшего Командира, и неодобрение близнецов, которые не выполнили свой долг из-за никчемных сентиментальных порывов. Но она не сказала ничего.

Братья ушли. Они рвались в бой. Может быть, просто из чувства романтики, а может быть, чтобы реабилитироваться после не очень правильного окончания битвы в Ментопитомнике.

А еще через несколько минут в палату заглянула Джессика. Вере нравилось, когда она приходила. Нравился ее акцент, привычка пересыпать свою речь английскими словами и корректная манера никогда не засиживаться слишком долго. Все, что ни делала Джессика, казалось всегда правильным, четким и выверенным. При перевязках она действовала уверенно, а если надо было что-то спросить у Вась-Вася, она спрашивала, как спрашивают у старшего среди равных. Казалось, ни одно слово и ни одно движение Джессика никогда не делает впустую. Даже на посещение Веры она выделяла определенное количество времени и никогда не пересиживала ни минуты.

Но в этот раз в черных глазах Джессики светилось что-то выходящее за рамки этой холодной расчетливости. Она строго и одновременно весело заявила, заглядывая через едва открытую дверь с коридора в палату:

– К тебе гости, и у вас десять минут! Десять!.. Тэн! – повторила для надежности Джессика на английском и к тому же показала все растопыренные пальцы на своих руках. Не понимая, о чем речь, Вера пожала плечами.