Уже поздно вечером администратором были созваны референдум и выборы. Они проходили под прицелами взведенных арбалетов. Первым вопросом была замена устаревшего и потерявшего актуальность названия станции «Нейтральная» на новое название «Единая». Еще не оправившись от потрясений этого дня, жители все как один подняли руку «за». Удовлетворенно кивнув, администратор поздравил население с прогрессивным переименованием. По его требованию убры вытолкали в центр двух присягнувших друзей Пацурая, которые еще растирали руки от передавивших запястье наручников. Администратор произнес короткую речь, суть которой сводилась к тому, что ранее избранный депутат Нейтральной оказался как бы не у дел, так как станции такой уже не существует. Появилась станция Единая и необходимо выбрать нового депутата. Вчерашние друзья оступившегося атамана – уважаемые населением Единой люди. Кандидатов двое, а это значит, что выборы будут многомандатными, а значит и предельно демократичными. Навскидку определив, кто получил больше голосов, администратор поздравил нового депутата, который толком еще не понимал, что с ним происходит; еще раз провозгласил всесилие демократии и разрешил расходиться по домам.
Они еще не понимали, что случилось за этот день. Днем раньше они были сильны и независимы. Но стоит поменять название родины, уничтожить предводителей, переселить самых активных и сильных сограждан, избрать депутатом униженного соплеменника и поставить во главе станции иногородца – и все! Не остается больше ничего: народ становится управляемой кем-то извне толпой. И вчерашние гордые воины завтра станут забитыми крестьянами.
3
Партизанские лагеря встретили отряд многоголосым гулом. Здесь мало что изменилось со времен Великого Боя. Разве что на станциях стало просторнее из-за переселения части жителей на отвоеванные у лесников территории. Да мода разрисовывать и раскрашивать свои обиталища докатилась и сюда. Художества партизан имели свои особенности. Средств на покраску всей станции или хотя бы большей ее части у них не было. Поэтому местные художники разрисовывали лишь самый верх потолка станций. В отличие от восточенцев, где самые богатые жители красили свои жилища, партизаны на это не тратились. На общие средства они создавали панорамы, которые становились достоянием и не только радовали глаз всех партизан, но и заставляли подымать головы и любопытствующе щуриться послов, путешественников, торговцев и прочих скитальцев.
Тема рисунков на всех партизанских станциях была одна – история Муоса. Фрески вырисовывались аккуратно, но порой рисунки имели наивно-детские черты, и поэтому напоминали наскальную живопись времен палеолита. Причем стиль на каждой станции сильно отличался, как и сама сюжетная версия истории подземелий.
Когда пятерка Зозона шла по Первомайской, Вера усилием воли заставляла себя смотреть по сторонам, как требовали меры предосторожности. Ее же тянуло посмотреть вверх – туда, где неудержимо притягивали взгляд яркие и увлекательные комиксы. А на Пролетарской Зозон зашел по какому-то делу к местному администратору, и у них появились свободные полчаса. Вера с нетерпением зашла на край платформы, где начиналась история в картинах. Она начала внимательно и не спеша сканировать глазами полутораметровую полосу изображений и пояснительных надписей к ним.
Вот нарисован город, вернее, несколько стилизованных многоэтажек, обведенных зеленым контуром и подписанных словом «Минск», – это доядерная столица, прародительница Муоса. Рядом туннель в разрезе с понятным словом «Метро», по которому бежит поезд с зажженными фарами. Ядерный гриб, рядом человечки: бегущие и падающие, заламывающие в ужасе руки, некоторые охвачены языками пламени, словно свечки, – так обозначено начало конца. Рисунок станционной платформы, битком набитой людьми, – это те, кто спасся. Рядом с крупномасштабным изображением платформы – несколько больших фигур: плачущая женщина и мужчина с застывшим на лице отчаянием склонился над умирающим ребенком. Опять снимок платформы со штабелями лежащих, обернутых в белые одеяния людей. Так художник изобразил голодомор и эпидемии первых лет Муоса. Хотя, конечно, белые одеяния – это символ; умерших хоронили в том, в чем они встречали смерть; может быть, даже раздевали в целях экономии одежды.
Дальше – довольно большое изображение края платформы у застывшего эскалатора. По ступенькам взбираются люди старшего возраста, им машут руками с платформы те, кто помоложе. Это первая волна полудобровольного изгнания в верхние помещения. Баррикады в туннелях с дерущимися и стреляющими – первые восстания. Несколько темных фигур в суровых стойках с автоматами с подписью «Восток отделился».
Портрет мужчины в половину роста с грустными и усталыми глазами, глядящими куда-то вдаль. Подписано: «Валерий Иванюк. Президент Муоса». Маленькие картинки вокруг портрета изображают различные эпизоды из его жизни. На последней – террористы, стреляющие в Президента.