Мурашов

«Что за проклятое место! — думал Мурашов. — Разве отсидишься у бэдицы Анны, когда творятся такие дела!» Он вышел к восточной окраине города, к Ямам, чтобы переждать здесь ночь, и утром, когда ночные мотоциклисты уедут отдыхать, а утренние еще не успеют приступить к обязанностям, двинуться в путь. Он был готов ко всему. Если станут задерживать, у него есть шесть патронов в пистолете. Там поглядим, кто кого. В крайнем случае — будет смерть за смерть. И то хлеб. А может, ему все-таки повезет и он доберется до своих? Все расскажет. Да, не выполнил задание. Так получилось. Явок нет. Гришу взяли. Что-то он сможет рассказать сам — гарнизон, топографическая оценка местности. Ну, пусть накажут, если найдут какую-то вину! Зато он будет среди своих. Не то что в этом городишке, где беда может выскочить из-за любого угла и любое твое действие может повлечь смерть других людей.

В старых глиняных разработках сохранились еще ветхие остовы больших сараев, где сушили кирпичи; рельсы, поворотные круги для вагонеток. Как везде в таких местах — запустение, высокая сорная трава. Мурашов хотел в одном месте опуститься в нее, нагнулся — тотчас в серой вечерней хмаре выметнулось вверх тело змеи, ее головка поднялась над примятой травой, зашипела, завибрировала раздвоенным язычком. Капитан отпрянул, кинулся прочь, содрогнувшись от ужаса и отвращения. Он вырос в краю, где эти твари никогда не водились, и не выносил их вида. Сколько их было в степи, когда он летом сорок второго топал к Сталинграду со своей ротой! Потревоженные гудением земли, близостью людей, машин, они так и шныряли под ногами. А когда наступила осень, стало еще хуже. В тех местах, где они должны были залечь на зиму и спать, шла война. Замерзающие, среди огня и взрывов, они искали укрытия и тепла. Но кругом не было другого укрытия, кроме блиндажей, траншей и окопов, и другого тепла, кроме тела живого человека. И утром бойцы и командиры просыпались порою в неожиданном соседстве: одному гад заполз в рукав телогрейки, другому нырнул под нательную рубаху, на грудь, третьему опоясался вокруг шеи… Не всех удавалось снять нормально, иные кусали людей.

Он прилег за небольшим взгорбочком, где трава была выкошена. Положил под голову мешок и попытался уснуть, но не смог. Видно, днем, у сапожника Харлампия, выспался основательно.

Снова ночь под открытым небом! Солдатская да бродяжья доля. А как пахнет кругом. Все-таки у степи, у степных городов свой запах, ни на что не похожий.

Мурашов усмехнулся, вспомнив, как врал сегодня молдаванину про рождение ребенка. Надо же, что только не придет в голову, когда приспичит.

Пока они там пили и спали, на выжженный пустырь пришли люди и старательно, со знанием дела целясь, стали убивать мальчика-цыганенка и его бабку… Как те, наверно, бегали от них, старались укрыться, падали в ноги… А эти смеялись и настраивались на верный прицел. Как же казнить самих вас, какую придумать лютейшую смерть? Да, здесь гибель еще более жестокая, чем на фронте. Потому что не знаешь, откуда придет и какое примет обличье.

Потом перед Мурашовым, без всякой связи с предыдущими мыслями, всплыло лицо учительницы Аурики Гуцу. Как она говорила, вся дрожа и сжимая горло: «Чтобы я… бросила Иона! Я уйду вместе с ним! Или пусть нас убьют вместе! Я люблю его!..» И глаза ее нестерпимо светились. Впору позавидовать глупому, ничтожному жоржику в галифе.

21

Мурашов женился в училище, на втором — последнем — году учебы, на Райке Сомовой, машинистке из училищной канцелярии. Райка была ладненькая русая девчушка, е неплохим голосом, она пела на концертах и нравилась многим курсантам. Но выбрала все-таки его. Началось с танцев, с разговоров, затем, раз за разом, он стал ее провожать, ходить с ней в кино. Восьмого марта они встретились на вечере в Доме Красной Армии, и, провожая ее домой, он сказал:

— Выходи за меня замуж, Рая!

Она остановилась, поглядела на него:

— Как-то ты… не так это сказал. Будто бы даже сейчас это для тебя не самое главное. Зачем хоть я тебе, а?

Он развел руками:

— Ну, как зачем… Ты хорошая девушка, нравишься мне. А мне уж скоро двадцать пять, пора обзаводиться семьей. В гарнизоне жена нужна. Без нее остается только службой заниматься или с молодыми стрекозлить, водочку с ними пить. Это для меня неподходяще.

Райка вдруг заплакала:

— Эх, ты! Ну хоть соврал бы, что ли: люблю, мол, тебя…

Павел сопел растерянно.

— Ладно, иди уж, увольнительная кончается…

— Так ты пойдешь за меня?

— Ступай, поговорим еще об этом, успеется…