Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Прооперировать можно было лишь одну из девочек. Срочные операции требовались обеим. Врачи стали совещаться, кого спасать. Кто из них – чеченский ребенок? Светлая и синеглазая девочка, конечно, показалась русской, а Кристина, наоборот, была похожа на чеченку. Пока врачи совещались, Кристина пришла в себя и, хорошо с младенчества зная чеченский язык, говоря на нем со всеми детьми во дворе, прошептала:

– гIо де![4] – после чего снова потеряла сознание.

Сомнений не осталось. Дочь Оксаны прооперировали. После того как выяснилась правда, врачи были в шоке. Медсестра, которая помогала при операции, плакала навзрыд. Белокурая синеглазая девочка-чеченка умерла.

25.01.

Прости, Дневник! Не могу писать каждый день – не успеваю.

Опять ругалась с мамой. Началось с того, что я вспомнила древнюю историю: только окончилась Первая война, и мама болела. У нее случился сильный приступ ревматизма. Денег и еды в доме не было, и она просто выгнала меня на улицу со словами: “Иди и зарабатывай!”

Я рыдала. Я, будучи ребенком, привыкла торговать с мамой, но одной идти на рынок было страшно. Такой ужас проник в меня, что казалось, лучше умереть, чем сдвинуться с места. Ведь у нас девочки сами не ходят, без взрослых по улицам. Чем торговать, я тоже не знала – товара не было. Но ослушаться мать казалось страшнее всего, поэтому я стала лихорадочно соображать, что же делать. Пойдя на кухню, я нашла старый большой термос деда Анатолия. Насыпала в него немного заварки, немного сахара и залила кипятком. Что это получился за чай, трудно представить! Взяв несколько стаканов и тяжелый термос, я пешком, одна, отправилась за несколько остановок на рынок. Я понимала, что у меня не хватит духу ходить по торговым рядам и кричать: “Чай! Чай!”, я – одна, и весь мой мир катится в пропасть! Если я посмею ослушаться мать, дома меня изобьют до полусмерти. Поэтому я пошла в кафе, к знакомым чеченцам, и предложила свою помощь:

– Ваши работницы продают пирожки, а я буду ходить и предлагать чай к пирожкам, – сказала я.

Целый день ходила и торговала. Когда чай закончился, попросила для продажи пирожки. Руки устали от тяжелого подноса. Кричать: “Пирожки!” было стыдно до слез. Все, что я заработала в тот день, хватило на:

1. булку хлеба,

2. банки кильки в томате,

2 пачки макарон по одному килограмму,

1 пачку сливочного масла 200 грамм,

1 пачку сигарет “Космос”.

Мама так сильно нервничала, что в какой-то момент стала курить, и я уже не могла с ней бороться. Без сигарет она становилась злая. Пачка “Космоса” была темно-синей, с маленькой красной звездочкой.

Придя домой, я приготовила еду и покормила маму.

Сейчас я спрашиваю ее: как она могла так поступить с ребенком? Прогнать его одного? Ведь я была домашним ребенком, который боялся находиться один в комнате, который верил в сказки и чудеса. Потом я годами торговала на рынке, без единого выходного, урывками посещая школу. В ответ мама говорит, что она хорошо поступила – иначе из меня не получилось бы человека, умеющего зарабатывать и заботиться о семье, выживать.

– Жестокость подобного рода полезна, – говорит мама. – Слабаки здесь долго не живут!

Не будь той “школы”, ты не прошла бы войны. Меня учил мой тренер по каратэ: жалости к себе нет места. Не умеешь плыть – тони.

Хорошо, что мама сейчас не курит – я уговорила ее бросить.

08.02.

Больной котик, что упал и сломал ножки, умер. Он не прожил и года. Мир ему в кошачьих мирах!

09.02.

Встретила Зарган и мальчика Тиму. Они снова бездомные. Добрые люди, что их временно пускали к себе жить, затеяли ремонт, и теперь мать и больной мальчик вынуждены ночевать, где придется. Тима боится военной техники, солдат. Страшно кричит и плачет, когда их видит. У него истерики: он бьет и кусает свою маму.

– Не могу работать, не могу его ни с кем оставить, – жаловалась мне Зарган.

Я посоветовала ей просить помощи в администрации:

– Нам отказали в любой помощи, но, возможно, хоть вам помогут.

– Я там ночевала, и просила, и писала заявления – никто не помог, – устало сообщила Зарган. – Хочется просто пойти и прыгнуть с крыши раз. Но я мусульманка и не могу – грех это.

Под глазами у нее были жуткие синяки. Женщина едва стояла на ногах. Единственное, что я смогла сделать, – это купить булку хлеба и банку сметаны, чему они сильно обрадовались и съели все прямо на рынке, макая хлеб в стаканчик со сметаной. Еще я пообещала посмотреть какую-нибудь обувь для них, не сильно дырявую. Зарган ходит в калошах, а Тима – в летних тапочках.

11.02.

Снился сон: будто Вторая мировая и повсюду фашисты. Вокруг нашего города колючая проволока, и он превращен в концлагерь. Бойцы СС отдают приказы. Собаки, натравленные разрывать пленников, вдыхают запах крови, облизывая клыки. Врачи ставят эксперименты над людьми, вводя препараты, заставляющие умирать пленников в мучениях. Я ищу выход из этого лагеря и никак не могу его найти.