Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Я познакомилась с чеченским карикатуристом. Его имя Хожа. Он собирается снимать кино о художнике Петре Захарове. Петр Захаров был чеченцем. Его настоящее имя неизвестно. Трехлетним мальчиком Петра нашли в с. Дади-Юрт, в момент карательных походов царского генерала Ермолова. Сам генерал, известный своим жестким нравом, содействовал спасению жизни мальчика и отдал его на воспитание в семью казака Захарова. Позднее Петр Захаров получил прекрасное образование. Работы художника знамениты. Чеченцы гордятся им!

Хожа обещал, в случае положительного решения о съемках, позвать меня в кино.

P. S. Гостили у Зайчика. Привезли сладости деткам – у одного ребенка сегодня день рождения. Я подарила мальчишкам часы. Дети были в восторге! Кричали:

– Теперь мы – как папа! С часами!

Их папа, Командир, страдает. Чинил крышу, и в глаз попала железная стружка. Он плохо видит. Может понадобиться операция.

19.07.

Здравствуй, родная газета! Здравствуй, дежурство! Пришла в 9.00. Никого нет, кроме компьютерной группы, доставшейся “Молодости” еще со времен царствования Профессора и Алана. Зам шефа Совгат, секретарь юная Фрида и Магомед.

Магомед при моем появлении захлопал в ладоши, хотя обычно не подавал виду, что нужно здороваться, и радостно заухмылялся, всем своим видом показывая: “Ага. Вот так тебе! Пришла и сиди!” Кабинет Цветочка, моего персонального начальника, был закрыт на замок. Выяснилось, что по понедельникам Цветочек на работу не ходит. Об этом все знали и нарочно подстроили: ведь я часто отдавала материалы в редакцию, не ища, где именно находится Цветочек! На мой вопрос: “Где другие корреспонденты?” – зам шефа Совгат ответила:

– Не твое дело!

9.40. Никакого задания не дали. Совгат, проходя мимо, обронила фразу:

– Будешь просто сидеть до 17.00! Поймешь, кто тут хозяин!

Сижу, пишу стихи.

11.00. Подоспели Моргана и бухгалтер, весело хихикая. Я пошла в кабинет к бухгалтеру.

– Сколько, – спрашиваю, – корреспондентов в штате газеты?

Бухгалтер, покраснев, вертелась и крутилась, как юла, но так и не обнаружив, где именно в вопросе подвох, выдала:

– Восемь!

Пошла к Совгат:

– Почему я должна сидеть в редакции два раза в неделю, если тут восемь человек?! Пять рабочих дней!

В ответ:

– Не твое дело!

И показала издали бухгалтеру кулак. Моргана не удержалась:

– Наша Царица всем разрешает говорить по телефону в редакции, а тебе – нет!

Появилась, легка на помине, сама властительница.

– Правда, – говорю, – что только мне не разрешаете телефоном пользоваться?

Гордое молчание. Хлопок дверью. Народ пьет чай, веселится. Заданий нет.

12.30. Пришел Нух. Изображает поклонника Морганы, которая ему в мамы годится. Просится в штат.

Слава богу, перерыв!

14.00. На перерыве не обедала. Ибо нечего.

Ходила к журналистке Айзан в “Трудягу”. Там столкнулась с Профессором. Он принес в их редакцию торт и цветы. Просится хоть вне штата… Безработный.

Забегала в газету “Известия”. Седой Гапур налил мне стакан чаю и дал два сухаря. Спасибо!

14.30. Профессор, сделав круг по улице, как белка, прибежал в “Молодость”, где когда-то был главным. Говорит с Совгат. Радуется, как они придумали мне работу. Слышу:

– Так ей и надо! Будет знать! Мы ей покажем!

Громовой смех.

Пишу рассказ – надо убивать время со смыслом.

16.30. Моргана подкралась с радостной улыбкой:

– Хоть завтра и не твой день, но для тебя есть работа! Ты завтра идешь на пресс-конференцию в министерство.

– А что будет делать корреспондент, тот, что дежурит завтра?!

– Не твое дело!

После работы побрела к Белочке, в газету “Плюс”. Белочка – не чеченка, кумычка. Ей тоже совсем нет житья на работе. Унижают.

П.

03.07.

Воду привезли во двор! Все бегут, как полоумные, в темноте, падают с ведрами! В подъезде нет ни одной лампочки! Вода – большая редкость. В единственном фонтане, что поставили в центре Грозного для “показухи”, люди стирают, моют обувь. Есть даже фотофакт этого. Я помчалась за водой!

Когда мы побежали со своего третьего этажа, догадались поставить в подъезде свечку, иначе бы все поубивались на лестнице. Люди в борьбе за воду дрались, бросали друг в друга пустые ведра и чувяки. Чумазые подростки презрительно шептались, показывая на меня и мою маму пальцем:

– Гъаски! Гъаски!

Я громко спросила:

– Мичахь ю гъаски?![6]

И мальчишки, услышав чеченскую речь, испуганно замолчали. Воду мы набрали. Заплатили водовозу 10 р.

Сейчас за окнами гроза, сверкают молнии. Автоматные очереди на трассе. О! Кто-то стал отвечать из пушки. Пошла я в ванную комнату – там больше стен и меньше залетает осколков.

П.

25.07.

Потряс случай, произошедший недавно. Милиционеры-чеченцы пытали старика-чеченца и отрезали ему ухо!

Было так: милицейская машина долго кружила по дворам, высматривая жертву. Им попался старик, который шел по улице. Они спросили его:

– Который час?

Он ответил:

– Семь вечера.