Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Милиционеры выскочили из машины и затолкали его туда. Потом привезли в участок, где избивали, пытали. В результате отрезали ухо ножом. Через некоторое время отпустили, не предъявив никаких обвинений. У людей окончательно съехала крыша. Иначе это и объяснить невозможно.

Старик, которого, к слову, мы с мамой знаем, теперь, выходя на улицу, все время оглядывается и старается не говорить с милицией ни о чем.

28.07.

В центре города была стрельба. Взорвали БТР.

А родная “Молодость” гремела скандалом! Но на этот раз ругань никак не касалась меня. Царица, завернутая в огромную шаль, кричала на сотрудников: Совгат, Фриду, Магомеда и других.

– Идиоты! Кретины! Вы купились на цветочки и пирожочки Профессора?! Да как вы смели пустить Профессора к моему компьютеру?! Почему он собрал на меня компромат в мое отсутствие?! А вы знали и молчали! Предатели мне не нужны! Уволю! Берите ручку и бумагу – пишите заявление по собственному желанию! Думали, я не узнаю об измене?! Я покараю вас жестоко!

Девчонки в голос рыдали. Оказывается, у Царицы был на нее же, в ее компьютере, компромат!

Мою персональную надбавку к зарплате (целых 1500 р.) мне давным-давно никто не платит. Может, что-то еще?! Рыльце в пушку?

Было жаль сотрудницу Самиру – от угроз шефа с ней сделалась истерика. Она много работает, помогает своей семье. Самира боялась увольнения больше всех, так как ее родители бедны и сильно болеют. Она единственный добытчик в семье: потеряй она работу, старики умрут с голода. Девушка тряслась мелкой дрожью и плакала. Просила помиловать.

Я сидела в редакции. На меня никто не обращал внимания. Все были заняты разборками. О работе забыли.

P. S. Какой находчивый Профессор! Он решил хитростью вернуть газету себе, а коллектив втайне поддержал его. Он гораздо либеральнее. Царица – деспот. Пусть Профессор вернется!

П.

30.07.

Вчера вечером у меня поднялась температура до 40o. Началась рвота. Может, инфекция в неочищенной воде? Я была при смерти. Легла на пол, потому что на полу легче, чем на кровати. Вначале кричала от боли, потом впала в состояние, когда уже не понимала, что со мной. Желудок горел огнем. Мама ничем помочь не могла. Нет телефонов! Невозможно вызвать “скорую помощь”. Мы живем в “черной дыре”, где нет никакой цивилизации.

Мама бегала к соседям-чеченцам: они помолились за меня и дали попить воды с молитвой. Так я пролежала до утра – на полу, под стрельбу с автоматов за окнами. Почему-то в жутком бреду я объясняла кому-то Невидимому, что не могу умереть сейчас.

– Почему? – спрашивал прохладный серебристый голос. – Тебе было недостаточно испытаний. Что ты хочешь понять?

В ответ я начинала говорить (мысленно), что я должна деньги: журналистке Айзан 1000 р. и Белочке 100 р., которые занимала на еду. Мне обязательно нужно отдать долги!

Утром температура упала до 38o, я стала различать лицо мамы, которая заснула рядом, облокотившись на спинку стула. Пятнистая кошка Карина сидела неподалеку. Она внимательно следила за мной. Увидев, что я ожила, Карина стала мурчать и тереться. Сейчас мне уже лучше.

Есть дома нечего: мне оно, конечно, ни к чему, я даже воду пью с трудом. А вот мама и кошки выглядят неважно. Им бы хлеба! Потолок кружится.

Хочу сообщить, что руководитель Школы корреспондентов, где я училась, не отправил таких отличников, как я, за границу. На мой вопрос: “Как это понимать?!” – ответил:

– Я сам знаю, кто должен посещать Италию и Францию!

П.

05.08.

Материальную помощь от правительства, о которой так принято рассказывать, нам не дали. Видимо, посчитали, что нам она не нужна. Хотя заявление мы с мамой подавали полгода назад. Передавал наше заявление в соответствующий отдел друг моего деда, Азиз. Компенсацию за ранения тоже никто не дает и не собирается.

Завтра думаю поехать к Лейле на “Автобазу”.

У нас в Грозном двое суток не было газа – нигде ни хлеба, ни печенья!

P. S. Зуб болит. Полоскания с травами не помогают.

07.08.

Ночью, едва закрыв глаза, я увидела поля с ржаными колосьями и странника в одежде XVI–XVIII веков. На нем был плащ. В руке странник держал посох, на который опирался при ходьбе. Мы встретились на проселочной дороге. Моросил мелкий осенний дождь, и, казалось, тяжелое серое небо никогда не откроет солнца.

– Боль не проходит? – спросил он, едва взглянув на меня.

– Кто ты? – ответила я вопросом на вопрос, с интересом его разглядывая.

– Врач, – сказал незнакомец. – Я погиб на русско-турецкой войне.

Шел дождь, передо мной стоял совершенно реальный человек. Улыбался. Не было ничего прочнее этой реальности. Я грустно сказала:

– Боль не проходит.

– Сейчас она пропадет, – на мгновение он приложил руку к моей щеке.

Я перестала ощущать зуб. Моему удивлению не было предела! Когда я пришла в себя, то поняла, что Странник уже исчезает вдали. Он торопливо шагал, опираясь на посох. Я не успела его поблагодарить.

Проснулась – зуб не болит совершенно.

08.08.