Муравейник Хеллстрома.[Херберт Ф. Муравейник Хеллстрома. Фаст Г. Рассказы]

Из дневника Нильса Хеллстрома: «Фэнси обнаруживает явные признаки неудовольствия своей жизнью в Муравейнике. Может быть, она привыкла к жизни Снаружи. Иногда это случается. Боюсь, она вновь попытается бежать. В этом случае, как мне кажется, лучше просто уничтожить ее, чем отправлять в Чан. Ее первенец, Салдо, оправдал все наши ожидания. Я не хочу, чтобы Муравейник терял бридинг[3]-потенциал. Плохо, что у нее так ладится с насекомыми. Следует наблюдать за ней вплоть до завершения этого фильма. Что бы ни случилось, мы не можем больше посылать ее во Внешний мир с поручениями, пока не убедимся в ее надежности. Возможно, следует возлагать на нее большую ответственность во внутренних делах при съемках фильмов. Может быть, она разделит мое видение фильма, и это излечит ее от нестабильности. Этот фильм так нужен нам. Начало нового этапа. С ним и с теми, которые преследуют, мы подготовили мир к нашему ответу на проблему выживания человека. Я знаю, что Фэнси разделяет схизматическую веру. Она верит, что насекомые нас переживут. Даже Праматерь этого боялась, но ее ответ в моей обработке следует развивать. Мы должны походить на тех, кому собираемся подражать».

— Это вас шокирует? — спросил Хеллстром.

Блондин среднего сложения, по внешнему виду не более тридцати четырех лет, таким было его описание, имеющееся в Агентстве. В нем ощущалось чувство внутреннего достоинства, целеустремленность, проявлявшаяся в цепкости его взгляда, если что-то или кто-то был ему интересен. Чувствовался в нем заряд внутренней энергии.

Хеллстром стоял в лаборатории напротив пленника, привязанного к пластиковому стулу. Лаборатория представляла собой смесь полированного металла, блестящих белых поверхностей, стекла и инструментов, освещенных молочным светом, идущим по всему периметру потолка.

Дюпо здесь пришел в сознание. Он не знал, сколько прошло времени, но в голове все еще был туман. Хеллстром стоял перед ним с двумя обнаженными женщинами по бокам. Дюпо понимал, что слишком много внимания обращает на женщин, другую пару амазонок, но ничего не мог с собой поделать.

— Вижу, шокирует, — сказал Хеллстром.

— Положим, так, — согласился Дюпо. — Я не привык видеть так много обнаженной женской плоти.

— Женской плоти, — сказал Хеллстром и щелкнул языком.

— Их не обижает то, как мы о них говорим? — спросил Дюпо.

— Они не понимают нас, — ответил Хеллстром. — Даже если бы и понимали, то не поняли бы ваш вопрос. Это типично для Внешних, но мне всегда такой подход казался странным.

Дюпо осторожно попытался проверить крепость веревок, привязывающих его к стулу. Он очнулся с головной болью, и она не проходила. За глазами пульсировала боль, и он не имел ни малейшего понятия, сколько прошло времени. Дюпо вспомнил, как начал говорить с тремя женщинами, освещенными его фонариком, затем умолк, увидев, что многие фигуры заполняли темноту вокруг него. Затем неразбериха и туман. Господи, голова у него до сих пор кружилась. Он вспомнил свой глупый и жалкий выкрик, вызванный страхом и внезапностью:

— Я оставил здесь свой велосипед.