Муравьиный лабиринт

Рина открыла глаза. У ее постели спорили Наста и Окса. Со стороны казалось, что они сейчас поубивают друг друга. На самом же деле это был абсолютно рядовой спор. Они всегда так общались.

Увидев, что Рина уже не спит, Наста перестала вопить, всплеснула руками и умчалась. Рина с трудом привстала. Она лежала на кровати в медпункте. На ней была ее теплая серая пайта, прежде, она помнила это точно, хранившаяся в чемодане. Руки обмотаны бинтами и намазаны чем-то желтым и густым. Мазь пропитывала и бинты.

– Лежи-лежи! – замахала на нее Окса. – Ты должна отдыхать! Нас попросили следить, чтобы тебя никто не беспокоил!

Рина сказала, что так и поняла. Голос у нее звучал сипло и едва слышно, но не от слабости. Очень хотелось пить. Она сообщила об этом Оксе. Та забегала по медпункту, но кран был заглушен. Недавно Кузепыч поменял трубы на пластиковые, но у него не подошел какой-то стык.

– О, вот! Держи! – она наконец увидела стакан и даже сунула его Рине, но та почувствовала, что Окса смущена.

– В чем дело?

– Да тут в каком-то стакане Суповна хранит ночью свои зубные протезы. Я не уверена, он это или нет.

Закашлявшись, Рина выплеснула воду себе на грудь. Пить расхотелось.

– И давно я здесь?

– В смысле спишь? – Окса наморщила лоб. – Двадцать четыре и восемь! Сорок часов!

– Откуда сорок-то?

– Ну как? Совсем считать не умеешь? Четыре умножаем на восемь – это тридцать два! Да или нет?

– Тридцать два, – признала Рина.

– Правильно! И еще два по четыре! Сорок! – та снова начала орать, потому что ей казалось, что Рина с ней спорит.

Дверь распахнулась, плеснув солнцем, которое, пробиваясь в стекло, отражалось в белой матовой краске. В медпункт стремительно вошла Кавалерия.

– Ну-с! – сказала она сухо. – Что нового?

Оксе ужасно хотелось остаться. Присев на корточки, она начала ощипывать с коврика мелкий мусор, но этим только себя выдала. Кавалерия повернулась к ней. Негодующе бормоча: «Да тут нитка! Не я же бросала!», Окса выскочила из медпункта.

Кавалерия стояла у кровати, держась за высокую спинку, и смотрела на Рину. Смотрела как-то непонятно. Девушке стало тревожно. А ну как сейчас ей вручат чемодан и попросят Кузепыча доставить ее на машине домой?

– Я нырнула на гиеле, – быстро сказала она, забинтованными пальцами теребя одеяло.

Кавалерия молчала. Рина подумала, что та не расслышала.

– Я нырнула на Гавре. На двушку! Так получилось, – повторила она.

– Знаю, – Кавалерия смотрела не на Рину, а на одеяло.

– Откуда?

– Первую ночь я сидела здесь до утра. Обтирала тебя разведенным уксусом. У тебя был сильный жар. Ты говорила в бреду.

– И про лазейку? Что через болото есть еще один ход? – быстро спросила Рина.

– Да. Кричала: «Ты куда?» и вжималась в подушку щекой. Потом вообще забилась под кровать. Боялась, что потолком тебе снесет полчерепа.

Рина невольно взглянула на потолок. Страх перед тоннелем сидел в ней до сих пор.

– А что двушка нас пустила?

– Это было понятно и так. Где еще могли раствориться окончания твоих шнурков и отшелушиться все блестки на ремне?

Рина попыталась улыбнуться в ответ, чтобы встречной улыбкой отеплить этот пугающий ее разговор, но лицо Кавалерии снова стало строгим. Рина хотела спросить почему, но не вовремя закашлялась. Кашляла она долго и никак не могла остановиться, хотя и рот зажимала, и ударяла себя кулаком в грудь.

Кавалерия наблюдала, как кровать от кашля трясется вместе с матрасом.

– Как минимум бронхит! – удовлетворенно сообщила она. – Я добавила бы еще воспаление мозга, но воспаляться тут абсолютно нечему!.. До первой гряды вы, конечно, не долетели?

– Гавр очень устал. А потом вообще от меня удрал… кх-кх-кххх…

Когда Кавалерия была озабочена, то сдвигала очки на рот и говорила в очки. Стекла запотевали. Она сняла их и протерла воротом свитера.

– Ты могла остаться там навсегда.

Рина кивнула. Почему-то ей больше не вспоминалось, что она едва не сварилась. Ее волновало другое. По словам Кавалерии, она бредила всю ночь. А сколько можно рассказать за целую ночь! Рине захотелось накрыться с головой и притвориться пододеяльником.

– А про… я не…?

Кавалерия вежливо приподняла брови.

– Простите? – переспросила она холодно.

Рина замотала головой.

– Нет-нет, ничего!

– Вот и прекрасно! Что «а про» и «я не» – это к Белдо. Я не телепат, чтобы угадывать мысли по отдельным бессвязным возгласам! – отрезала она.

– Я много говорила в бреду?

– Я не специалистка по бреду. Мне сложно оценивать его в количественных объемах.

Рина так и не решилась спросить, говорила ли что-нибудь про Долбушина. И если обращалась к кому-то, то можно ли было догадаться, что это именно он? Или все ограничивалось горячечными словами, которые могли относиться к кому угодно?

– На двушке я видела кого-то с сосны. Я кричала, но меня не услышали… Это были вы? – спросила она, спеша сменить тему.

– Нет. В ту ночь ныряли Яра и Макс. Ты видела кого-то из них.

Рина заметила, что Кавалерия начинает постепенно раздражаться, но не понимала почему.

– Меня отчислят? – спросила Рина.