Мурена

Да, наверное, на первых порах его будут скорее разглядывать, нежели слушать. Наблюдать за его болтающимися, словно флаги на ветру, рукавами. Он сам расскажет им о своей судьбе, он расскажет о Дне Бейля, о том, как он научился писать ногами, пользоваться вилкой и ложкой — ногами; причесываться ногами, мыться при помощи ног. И мальчишки, четырнадцатилетние сорванцы, будут признательны ему за честный, откровенный рассказ; они удовлетворят любопытство, пусть даже им будет и не очень приятно это слушать. Смеясь, он научит их стишку про Шалтая-Болтая, который упал со стены и его никто не мог поднять, и к нему прицепится прозвище Мистер Шалтай-Болтай.

Четыре года назад профессор Кобринский и его коллеги представили всему миру искусственную руку, которая управляется электрическими сигналами. Через тридцать лет человечество поймет, что воздействие на мускулатуру электричеством, напряжением от десяти до двухсот микровольт, наконец решит проблему ампутированных конечностей. И протезы смогут двигаться…

Но неужели настал конец эпохи механических протезов?

В пятьдесят третьем году была предложена конструкция протеза, который управляется электрическими импульсами, посылаемыми телом человека. Это первая разработка в своем роде. На медицинском конгрессе шестидесятого года некий молодой человек, лишившийся руки в результате гангрены, продемонстрирует работу подобного протеза: сокращаясь, мускулы посылают сигнал и позволяют написать мелом слово на школьной доске. И это ведь лишь начало развития протезирования, в основе которого лежит понятие памяти тела, скрытый в культях потенциал нервной системы, понятие фантомных конечностей, мышц, вернее, того, что от них осталось; эти мускулы содержат в себе семя, зародыш, ствол растения, лист его, цветок, плод его; они способны породить все растение целиком — то есть восстановить двигательную функцию. Однако сейчас мы еще в начале пути, все очень сложно и непонятно. Да, нам суждены открытия, но они случаются не так быстро, все пока на уровне исследования, происходит спонтанно и подлежит изучению. И по-прежнему требуется долгая и непростая реабилитация.

Исследования в этом направлении продвигаются слишком медленно и Франсуа пока что ничем помочь не могут. Зато он сам развивает свои способности, опережая научно-технический прогресс. Вот, например, взгляните на него в шестьдесят четвертом году: только посмотрите, как ловко он набивает пальцами ног на печатной машинке! Буква в секунду. Но он еще не достиг совершенства.

Он очень хотел участвовать в Паралимпийских играх в Токио, что проходили в ноябре шестьдесят четвертого, но должен был преподавать и не смог туда отправиться.

Его бы никогда не допустили до соревнований парализованных — он же не колясочник, — но все же его можно будет увидеть на трибунах стадиона в Гейдельберге в семьдесят втором, требующим допуска к Паралимпийским играм инвалидов всех категорий — он сделал репортаж, посвященный Жоао: как тот на коляске мчится через препятствия, по газонам, набережным, лестницам, как он хорош, когда подлетает в воздухе, причем оба колеса зависают — лучший кадр для «Другой стороны успеха».

Тем вечером Жоао раскручивает над головой золотую медаль, показывает всем свои снимки, на которых он стоит на верхней ступени пьедестала.

— А, что скажешь? — смеется он. — Пошлю ее сыновьям! Сфотографируй и отправь, Meu Deus!

И он целует эту медаль, надев ее на шею, и поет что-то на португальском, а Мугетт подливает ему фруктовый сок и смеется. Жоао пытается говорить по-японски — он знает лишь несколько слов: здравствуйте, добрый день, спасибо — аригато, а как тебе моя золотая медаль, знаешь, как это по-японски? Кин медару! Как тебе кин медару?

Он знакомит Франсуа с еще одним парализованным спортсменом, лучником родом из Арденн, по имени Феликс ван дер Меерс.

Франсуа кажется, что он сходит с ума, но не может не спросить:

— Простите, вы не знакомы с Надин Фай?

Меерс качает головой: он не слышал такого имени.

В тот вечер, когда они сидели в квартире Жоао, разговоров было только о его медали и золотом мече, что преподнесла Сержу Беку, выдающемуся французскому фехтовальщику, принцесса Митико.

В извилистых жилках на боках фарфоровой вазы, которую Жоао привез из Токио им в подарок, тоже проблескивало золото.

— Франсуа, ты только глянь! — сказал он.

Темно-синяя ваза действительно мерцала драгоценным металлом. Жоао объяснил, что ее специально разбили, а потом склеили, отчего она стала еще ценней.

Мугетт проводит указательным пальцем по золотой жилке:

— Вообще, это называется кицуги — искусство обработки трещин и повреждений.

Благодарности