Мурена

Да, разумеется, он устал. Он просто высосан до капли. Все столы будут для него либо слишком высокими, либо слишком низкими, придется бесконечно приподнимать стулья или вставать и делать сотни нелепых движений, чтобы дотянуться до края тарелки; стол должен быть всегда уперт в стену, дабы тарелка не слетала с его поверхности. Сильвия будет вынуждена подбирать с пола куски мяса и вытирать соус; каждый прием пищи растянется на часы, это превратится в настоящую пытку как для мышц, так и для желудка… А кроме того, теперь потребуется кто-то, чтобы порезать и приготовить мясо, подать его на стол, принести тарелку да вставить ложку в зажим, если ему самому не удастся приоткрыть его; а еще кто-то, кто поможет надеть этот протез и затянуть ремень; а также оказать еще массу услуг, потому что мадам Дюмон работает только с восьми до девяти утра, а в воскресенье у нее выходной; и вот так Франсуа всю жизнь предстоит соглашаться на эти «браки по расчету»; ах, вот бы протезист имел право пристрелить меня на месте! — ведь пока еще не существует миоэлектрических протезов, чтобы решить проблему подобного рода. Он вспоминает, как оптимистично был настроен доктор: вы сможете самостоятельно питаться, вы сможете носить сумку в руке… Питаться — ну да, это ж совершенный кошмар! А держать сумку — зачем, ответьте! Ради чего это нужно, хотел он спросить Ма, которая окутала его любовью, пытается утишить его страдания — для чего, а? Идти христарадничать? Без посторонней помощи он не может даже достать деньги из кармана, словно ветхая старуха, которая уже ни черта не видит и не в состоянии посчитать свои гроши. Без посторонней помощи он не может продеть в крючок зажима ручки этой самой сумки, не может нарезать хлеб, намазать на него масло; он совершенно беспомощен — вот что он хочет сказать им, но у него не хватает сил даже на это, и боль пронзает Франсуа до голеней, лодыжек, до пальцев на ногах; он изможден собственной яростью и способен сказать лишь: «Снимите это с меня!» — и Ма с трудом расслабляет ремень, протез держится лишь на плечевых накладках, Франсуа сдвигает лопатки и отбрасывает его назад, и наконец вся конструкция падает на пол с оглушительным грохотом. Он отступает на шаг и смотрит на нее.

— У тебя все получится, Франсуа, — смущенно говорит отец. — Все получится, нужно только постараться. Точно получится, да, Джейн?

Но Ма ничего не отвечает. Уже прошло две недели этой войны на измор, и теперь надо принять решение — подписать сертификат соответствия или вернуть протез.

— Нет, — говорит Франсуа. — Оставляем.

Нет, он не сдался. Он решил оставить протез, так как благодаря этой конструкции на парижских улицах он похож на нормального человека. Почти похож… Врач говорил, что Франсуа станет незаметным, исчезнет среди себе подобных, и он благодарен ему за идею. Протез будет теперь для него своего рода церемониальным оружием, которое позволит скрыться от посторонних взглядов и поразить одолевающих его призраков. Если Франсуа, конечно, захочет. Впрочем, он еще не уверен…

Самое паршивое в том, что его не покидают воспоминания о Надин и Нине. Он видит их лица. Но это не пустота, это полное отсутствие. Небытие. Его спутник — печаль. И если иногда Франсуа кажется, что небытие отдает чем-то сладостным и даже желанным, он в первую очередь вспоминает о Надин. И тогда отсутствие рук кажется ему полной катастрофой. И он хочет навсегда покончить с этим ощущением, заглушить его источник, перестать надеяться на то, что искусственные конечности помогут ему стать нормальным человеком. Теперь он хочет просто забыть о них, как забыл о Нине, хочет стереть их из памяти. Конечно, это невозможно. Но он не оставляет попыток. Все это лишь вопрос воображения.

Франсуа немедленно требует заменить дверные ручки — в его комнате они круглые, и чтобы открыть дверь, нужно сделать вращательное движение кистью; вместо круглых ручек ставят рычаги, на которые можно давить подбородком, а впоследствии, как полагает Франсуа, даже и ногой. Затем он велит привязать к ящикам и дверцам шкафа веревочки, чтобы их можно было открывать при помощи зубов. Он учится переносить разные предметы — книги, журналы, буханки хлеба, — зажимая их между ключицей и подбородком: они слишком велики или тяжелы, чтобы удержать их в зубах. Иногда ноша все же выпадает, но это не беда — всему свое время.