Мурло

Она смотрела в коридор. Её лицо при этом стало задумчивым: брови поднялись, глаза помутнели, рот слегка приоткрылся. У неё часто бывало такое выражение лица, и она старалась контролировать его появление, но, лишь только она закрывала рот, сужала глаза и опускала брови, мысли, клубившиеся в её голове, резко улетучивались. И возвращались, когда лицо принимало прежнее выражение.

В ту минуту Катя думала о матери. Девушка потирала пальцы своих рук и смотрела на родительницу с её грубыми движениями, голосом, руками. «Ужели меня ждёт то же?» — со страхом спрашивала она себя. Волосы у Нины были коротко острижены, седина в них была замаскирована дешёвой золотистой краской. Катя вдруг представила, как кто-то срезает её роскошную гриву, и представила это так ярко, что невольно вцепилась в свои локоны, оставляя в мякоти ладони следы от ногтей.

Нина тонким слоем налила на раскалённую сковороду немного теста, и оно плотно зашкварчало. Кухню наполнил запах выпечки. Когда же Нина переворачивала недожаренный блин, он скомкался под деревянной лопаткой, и она поправила раскалённый кружок пальцами. «Надеюсь, что нет», — подумала Катя.

Гена проснулся к десяти часам, когда Катя вышла в магазин за продуктами. Он недолго полежал, послушал, как храпит Домрачёв, и лениво побрёл умываться. Гена работал на местном маслозаводе, но сейчас он был в отпуске. Отдыхать оставалось четыре дня, и, ощущая приближение работы, хозяин невольно хандрил, но в то же время скучал от безделья. На рыбалку он собирался совершенно серьёзно и потому, умывшись, сразу пошёл будить Степана Фёдоровича.

— Степан, Степан! — громко шептал он.

Домрачёв, в дряхлое тело которого успело проникнуть сознание ребёнка, застонал, искренне веря, что его будит отец.

— Пять минуток, — сонно простонал он.

Гена улыбнулся.

— Никаких пять минуток: и так уже до двенадцати дрыхнем. Вставай, Степан, не дуркуй, — строго сказал Гена.

Домрачёв, скуля, лениво открыл левый глаз и, щурясь, взглянул на Гену.

— А, ты, Ген, — разочаровано сказал Степан и закрыл глаз.

— А кто ж? Вставай, кому говорят. А то на рыбалку не поспеем, — Гена стал толкать его в плечо.

— Успеем всё. На машине поедем, — сердито пробурчал Степан Фёдорович.

— Ну, Степан, несерьёзно, в самом деле. Что ж ты, взрослый человек, а будить себя заставляешь как мальчика? Неприлично, честное слово. В гостях ведь, — Гена не хотел задеть Домрачёва — просто хотел его разбудить, но эти слова больно зацепили гостя, и тот, пристыженный, поднялся.

— Вы уж простите, — с испуганным видом, как у подбитого зверька, сказал Степан Фёдорович за завтраком. — Я ж сутки ехал, не спал — вот и заспался у вас маленько, — оправдался он.

— Да что ж я, не понимаю, что ли? — Гена чувствовал себя неловко за то, что отчитал сонного человека.

«Не стоило этого говорить», — подумал он.

— Я не со зла наговорил. А не то опоздали бы на рыбалку.

— Ну на какую рыбалку, Ген? — вмешалась Нина. — Вы ешьте, ешьте, — обратилась она к Домрачёву, голодно смотревшему на блины. — Там снега по колено, — вновь обратилась она к мужу.

— Ты не умничай, давай лучше молока гостю налей. Ты, Степан, — сказал он к Домрачёву, — давно молочка парного не пробовал?

— Парного? — задумался Степан Фёдорович, сжимая в кулаке блин с творогом. — Топлёное, что ли?

— Вот вишь? — улыбаясь, обратился Гена к жене. — Человек молока парного не пробовал никогда, а ты за рыбалку всё.

Нина скорчила жалобную мину и полезла в шкаф за молоком в стеклянной банке. Налив его в кружку и поставив её возле Домрачёва, хозяйка с участием спросила его:

— Вам как спалось? Ничего?

— Замечательно, — с набитым ртом сказал он. — Давненько я так хорошо не спал. — А то ж, — загордилась Нина. — У меня, знаете, сестра летом приезжает. Пообедаем, бывает, она пойдёт, присядет, посидит минуток пять, и я уж слышу — закемарила, — заулыбалась она. — Воздух здесь другой, еда другая. Сестра говорит, только бы и спала.

Домрачёв закивал, но что сказать, не нашёлся.

— Как вам блинчики? Молочко?

— Очень вкусно, — широко улыбался он, набив щёки, как хомяк. Творог чуть не выпадал из его рта.

— Это ж домашнее всё: и творог, и молоко, — хвалилась хозяйка.

— Ого, — сказал Домрачёв, изобразив удивление.

— Кстати, Ген, — обратилась Нина к мужу, — колодец-то у нас сегодня подмёрз. Так что ты подумай, куда гостя в такую погоду ведёшь.

— Да ничего. Мы ему тулупчик выдадим, валенки — и только в путь, — Гена, смеясь, похлопал гостя по плечу.

Домрачёв тоже засмеялся, с трудом удерживая во рту комочки творога. Он доверил свою судьбу в руки Гены и Нины. «Кто из них спор выиграет, — думал он, — воле того и подчинюсь».

— Мы на «Газели» доедем, да, Степан? Да и мужики там всё притоптали уже. Нормально всё.

— Кто ж в такую погоду на рыбалку ходит?

— Ну хватит, а! — вскрикнул Гена, широко расставив руки. — Заладила! Кто ходит, кто ходит? Какая разница, кто? Главное, что мы ходим. Вот и всё. Я тебе здесь не отпрашиваюсь, а констатирую факт — мы со Степаном идём на рыбалку!

— Привет, дочь, — обратился он к Кате, заносившей в кухню сумку с продуктами.