Читаем «Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов полностью

Громадный аппарат, 15 сажен (32 м) в размахе, с четырьмя моторами «Аргус» по 150 л.с, развивал

скорость около 95 км/ч. В полете можно было выходить на крылья и добираться до моторов. Фюзеляж

«Муромца» разделялся на ряд кабин: передняя часть, застекленная и немного выдающаяся вперед, —

пилотская, затем «кают-компания» со столом и плетеными креслами, «вестибюль» с лесенкой на верхнюю

площадку и дверью наружу, фотографическая темная комната и, наконец, «все удобства» — уборная. Из

пилотской через открывающийся люк имелся выход на переднюю нижнюю площадку.

Грянула война. «Муромцы» решено послать на фронт, и для этого помощника начальника Гатчинской

авиационной школы и трех инструкторов назначают командирами на строящиеся «Муромцы», а четырех

закончивших школу учеников — помощниками командиров. Я попадаю помощником на «2-й».

Первый «Муромец», летавший в Киев, назначен учебным. Мы все командированы на Корпусной

аэродром, где собирают корабли, отправляющиеся на фронт. Там обучаемся полетам на «Илье».

НАЗНАЧЕНИЕ НА «МУРОМЕЦ»

16 июля 1914 г. я выдержал экзамен на звание военного летчика и остался пока при школе, дабы

изучить еще боевой аппарат «Фарман-16», так как до сего времени у меня на нем было всего несколько

полетов, а экзамен держали мы тогда на «семерке». В один из последующих дней ко мне на аэродроме

подошел штабс-капитан Горшков2, бывший тогда помощником начальника школы и заменявший погибшего

инструктора П.З. Стоякина. Он спросил меня, не хочу ли я быть помощником на «Муромце», коим ко-

мандовать будет один из наших инструкторов. Я поблагодарил за лестное предложение и просил разрешения

дать ответ на другой день.

В собрании уже пошли разговоры о том, что трое или четверо инструкторов назначаются

командирами и выбирают себе помощников. Говорят и про меня, с некоторой даже завистью. Я пока молчу.

Встретил И.Д. Хризосколео (инструктор автора в авиашколе. — Прим. ред.) и посоветовался с ним.

Он давно выдержал экзамен и получил назначение в 1-й Корпусной отряд Х.Ф. Пруссиса. Назначение

блестящее, отряд действительно отличный. Вакансий там уже нет, а мы мечтали быть в одном отряде. Есть

несколько вакансий в другие отряды, но я там никого не знаю. Конечно, хотелось бы в легкий отряд — прямо

на фронт, но там будешь чужим, аппарат дадут из оставшихся; так что первое наше предположение лопнуло.

А хотели мы следующее: школа имеет шесть новых «Фарманов-16», «Моран» и два «Депердюссена».

Составляются три или четыре отряда под командою инструкторов. В такое предприятие я пошел бы хоть на

«семерке», взял бы из 1-й группы, там чудная французская «семерка». Не вышло...

Идти на «Муромцы» — предложение лестное: из скольких предложили тебе, значит, считают

достойным. Решено — иду! На аэродроме подходит Панкратьев3, говорит о «Муромцах» и предлагает быть у

него помощником. Номер «Муромца» — второй, у Руднева4 — первый. Говорит, что я сам скоро получу

корабль. Я говорю, что этого не надо — сочту за честь служить и работать с ним вместе. Возражает: я —

гвардии штабс-капитан, а он поручик. Отвечаю, что это не важно: он старше меня знанием и опытом. Обмени-

ваемся рукопожатиями, и — судьба решена.

Пока практикуюсь на «Фармане-16». 25 июля делаю на нем последний полет, так как после меня на

него садится Горн и разбивает аппарат. Прошусь на только что починенный мною же микст «Фарманов» 15-го

и 16-го, но Горшков говорит: «Довольно с вас, а то и вы еще разобьете — поезжайте на Корпусной аэродром».

Уехал на Корпусной и в этот же день полетел на «Муромце», конечно, сперва в качестве пассажира.

Полет ничего особенно нового не представляет, и кое- что нам уже кажется неправильным, как,

например, посадка «на контакте», т.е. снижение почти не убавляя газа, а только все время выключая и включая

моторы. Это ясно, потому что при включении всю машину сразу дергает, что не может не отозваться скверно

на ее прочности. Но, в общем, машина грозная и на войне себя покажет, только уходу надо много, да чтобы

начальство применяло нас именно там, где нас и надо.

И вот мы на Корпусном, формируем команды для кораблей и ко всему присматриваемся, слушаем

многочисленные обещания, изредка участвуем в полетах. Получили команду, обмундирование, автомобили и

начали жить по- барски. Я опять переехал к себе в Петропавловскую крепость, т.к. за мною утром заходила

машина, да и ночи стали холоднее, а то до сих пор спал в палатке.

«Илья Муромец» тип Б № 128. В кабине — капитан Горшков. Петербург, Корпусной аэродром, 1914 г.

Русско-Балтийский завод, строящий «Муромцы», страшно копается. Рассуждаем о бомбометании.

Говорят, что дадут прицелы, пока их нет — делаю свой, достаю таблицы падения бомб и углов сбрасывания и

делаю важную находку: приспосабливаю к прицелу уровень (ватерпас), что потом при дальнейшем развитии

прицелов, уже помимо меня, дало такие блестящие результаты наших бомбометаний.

В августе на учебном «Муромце» устанавливают на передней нижней площадке 37-мм пушку для

борьбы с «Цеппелинами». Но — увы! Как оказалось впоследствии, «Цеппелины» быстро перестали ходить

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии