«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

Имеем легкий попутный ветер и постепенно набираем высоту. За Пулковом я сажусь за штурвал, что

до сего времени на «Муромце» делал всего три раза, и то на учебном. Управляется великолепно, никуда не

валится — стараюсь постичь душу корабля. Попробовал, хорошо ли идет на поворот — все хорошо, стал

опять на курс. Подходим к Гатчине, вон и аэродром; за нами вылетел «Моран». Управлявший им А.А. Казаков

(будущий русский ас. — Прим. ред.) долго гнался за нами, обошел кругом и улетел. Высота уже 1000 м, я

сменился и пошел высчитывать наш ход по карте: относительно земли бежим около 108 верст в час.

Скоро Луга. Написал три письма, записку, что подобравшего прошу наклеить марки и бросить в

ящик, приложил на марки немного мелочи и, проходя Лугу, сбросил в трубке с длинной трехцветной лентой.

Письма дошли по назначению!

Владимирский лагерь решили обойти стороной: оттуда, неровен час, какой-нибудь шут догадается

запалить — войска там много, и всегда может найтись любитель дешевых лавров. Около Луги мы имели 1400

м высоты. Я предложил сбавить чуть газ, машина не будет лезть вверх, скорость останется та же самая, а мы

будем иметь экономический ход. Сказано — сделано, все так и получилось. Таким образом, уже выведены

первые законы «Муромца» — автоматическая устойчивость, как у «Вуазена»: сбавить газ — идет вниз,

прибавить — сам идет вверх, великолепно! Для перелетов есть экономический ход, а надо поторопиться —

можно добавить газу и прижать штурвал, не давая лезть вверх, вот и скорость увеличится.

Все шло прекрасно, но в районе Владимирского лагеря встречаем мы в воздухе на разных высотах

небольшие облачка типа «кумулюс», небольшие, кругленькие, и главное — много. Как только первое из них

оказалось под нами, аппарат вдруг как качнет, и пошла потеха: оказывается, они были связаны с сильными

потоками воздуха. И начало нас валять, качать, как пароход в море. То задирается кверху, то падает носом

вниз, то качнет направо, то налево, а то и все вместе — и вверх и налево и, наоборот, вниз и направо, вниз и

налево. Гимнастика управлением пошла вовсю, да еще когда штурвала не хватает, помогай ногой. Корабль

точно кряхтит, переваливаясь из стороны в сторону, а главное — иногда размахи столь велики, что дал все, а

он еще валится. Мелькает мысль — выровняется или нет? Но вот — нет, кренится медленнее, вот задержался,

вот пошел обратно — тут уже не зевай, быстро крути штурвал, отдавай все. Жутко было смотреть.

Панкратьев взмок, хоть выжми, и устал. Говорит: «Сменяй!», я говорю: «Алексей Васильевич,

боюсь!» Качнул головой, вертит дальше, только смотрю я — не то что побледнел, а какой-то серый весь

сделался. Ну, думаю, табак дело. Подхожу, говорю: «Слезай, сменяю». Выбрали спокойный момент,

сменились. Раз болтнуло — не совсем чисто, но справился, второй раз — справился. Эге! Не так это и

страшно, особенно с пилотского сиденья, сзади смотреть куда страшней! У Панкратьева при всей усталости

душа в пятки ушла. Надо отдать справедливость, что я видел потом качки, но такую встретил всего один раз.

(Там меня сменить отказались, и решил я садиться где попало, а доуправлялся До лиловых искр и кругов в

глазах. И думаю: вот еще момент — встану и уйду, да уж больно много у меня пассажиров было — пересилил

себя и сел.) Я даже немного расхрабрился и начал малость лавировать, обходить более крупные облака.

Наконец взмок и я. «Что, — спрашиваю Панкратьева, — как ты, оправился? Садись поправь, а я передохну.

Смотри — вон уже Псков виднеется, будем подходить, я тебя сменю, чтобы ты отдохнул и к посадке был

свежим!»

Сменились, сбавили высоту, но качает так же. Опять сменились. На Псков с озера находит клин

тумана, но между туманом и землей видно пространство. Мы уже бросили линию железной дороги и шли

прямо к городу; над городом расползалась мгла, захватывая шпиль самой высокой колокольни псковского

кремля. Повернул немного правее в поля, сбавил газ и пошел вниз. Вот серая грязь тумана, аппарат

врезывается в нее... момент — и я растерялся, сразу потеряв ориентировку: кругом молоко, забыл даже, с

которой стороны земля. Инстинктивно даю вниз и смотрю на указатель кренов — шарик дрожит, но стоит по-

середине, на индикаторы скорости — а они из себя лезут. Только собираюсь взять на себя, как Панкратьев

диким голосом орет: «Скорость, скорость!» Тяну на себя и вижу сквозь редеющий туман метрах на 150 внизу

поля. «Ну тебя к черту, — говорит, — давай я садиться буду, а ты ищи место для посадки».

И вот начинаем мы метрах на 100 делать круги над полями. На первом же кругу выбираю место, на

втором показываю его Панкратьеву и на третьем, снизившись окончательно и пройдя группу стреноженных

лошадей, командую: «Контакт!» Панкратьев взял на себя, и мы покатились по лужайке. Выскочили и первым

делом поздравили друг друга с благополучным прибытием. Весь перелет — 2ч 50 мин, 300 с небольшим

верст.

ПСКОВ

Осмотрели аппарат — все благополучно. Появились местные жители, но встали на почтительном

расстоянии; я без фуражки (свою потерял где-то в корабле, а в «пилотке» боялся быть принятым за немца)