Мусаси

Боль в ноге отвлекла его от женщин. Ему пришлось бежать, хотя он едва мог передвигаться, и ему казалось, что он ступает в расплавленный металл. Боль пронзала от ступни до макушки. Губы стали пунцовыми, а руки липкими, как мед, волосы взмокли от пота. Он собирал последние силы, чтобы приподнять больную ногу. Порой ему казалось, что он вот-вот рухнет оземь. Мусаси знал, что боль сама по себе не пройдет. Покидая постоялый двор, он настроился преодолеть предстоящую пытку. Мусаси проклинал при каждом шаге больную ногу, едва не теряя сознание.

Он перешёл реку Исудзу и оказался в пределах Внутреннего храма. Настроение его изменилось. Мусаси ощущал божественное присутствие, он чувствовал его в травах, деревьях, в голосах птиц. Мусаси не мог выразить словами священную благость, разлитую вокруг.

Мусаси со стоном привалился к корням огромной криптомерии, обхватив ногу руками. Он долго сидел в этой позе, неподвижный, как скала, снедаемый изнутри лихорадочным огнем, а холодный ветер студил его кожу.

Что погнало его с постоялого двора? Любой на его месте оставался бы там до выздоровления. Не ребячество или глупость поддаться порыву? Не одно нетерпение владело Мусаси. Несмотря на боль и физические страдания, дух его был бодр и крепок. Подняв голову, Мусаси зорко огляделся, всматриваясь в объявшую его бесконечность.

Сквозь монотонный скрип деревьев храмового леса Мусаси уловил другие звуки. Где-то поблизости флейты и свирели выводили старинную мелодию, посвященную богам, и звонкие детские голоса пели молитву. Влекомый умиротворением музыки, Мусаси попытался встать. Закусив губу, он пересилил непослушное тело. Добравшись до глинобитной стены, окружавшей храм, Мусаси заковылял вдоль нее, опираясь о стену обеими руками. Передвигался он боком и неуклюже, как краб.

Небесная музыка лилась из сооружения, стоявшего отдельно от храма. В зарешеченных окнах горел свет. Это был Дом девственниц — девушек, давших обет служить божествам. Здесь их учили играть на старинных инструментах, исполнять священные танцы, родившиеся много веков назад.

Мусаси, добравшись к входу с тыльной стороны дома, заглянул внутрь, но никого не увидел. Он облегченно вздохнул, потому что не надо было объяснять свое появление. Сняв меч и заплечный мешок, он связал их и повесил на колышек с внутренней стороны стены. Мусаси заковылял назад к реке Исудзу.

Часом позже обнаженный Мусаси, разбив корку льда, погрузился в студеную воду. Он плескался в реке, нырял, ощущая духовное очищение. К счастью, кругом не было ни души. Любой священнослужитель прогнал бы его прочь, приняв за умалишенного.

В Исэ есть старинная легенда о лучнике по имени Никки Ёсинага. Когда-то он напал на храм и, овладев территорией, стал ловить рыбу в священной реке Исудзу и охотиться с соколом в священном лесу. Боги ниспослали на него безумие за святотатство. Мусаси, купавшийся в ледяной воде, сошел бы за призрака легендарного безумца.

Накупавшись, Мусаси, как птичка, выпорхнул на прибрежный камень. Пока он вытирался и одевался, пряди его волос превратились в сосульки.

Мусаси было необходимо купание в ледяной воде священной реки. Если его тело не выдержит холода, то как ему одолеть более серьезные опасности на жизненном пути? Он думал не об отвлеченной угрозе, а о предстоящей встрече с Ёсиокой Сэйдзюро и учениками его школы. Они соберут свои лучшие силы, потому что решалась судьба школы Ёсиоки. Им оставалось одно — убить Мусаси, и он знал, что люди идут на любые уловки ради спасения собственной шкуры.

В такой ситуации обыкновенный самурай твердил бы о «беспощадной борьбе», о «готовности встретить смерть», но для Мусаси подобные заявления были вздором. Борьба не на жизнь, а на смерть — всего лишь животный инстинкт. Встретить смерть, зная, что она неминуема, не так уж сложно. Способность сохранять хладнокровие накануне встречи со смертельной опасностью — вот высшая ступень духовного развития.

Мусаси не боялся смерти, но его целью была победа, а не спасение жизни, и он настраивал себя на достижение этой задачи. Пусть умирают геройской смертью те, кому это нравится. Мусаси жаждал только героической победы.

Киото был недалеко, километрах в восьмидесяти. При нормальной ходьбе Мусаси добрался бы до него за три дня, но сколько времени потребуется для моральной подготовки? Готов ли он внутренне к схватке? Едины ли его дух и разум?

Мусаси не мог утвердительно ответить на эти вопросы. Он чувствовал в глубине души слабость и сознавал свою незрелость. Он прекрасно понимал, что не достиг духовных высот истинного мастера, что ему далеко до гармонии и совершенства личности.

Сравнивая себя с Никканом, Сэкисюсаем или Такуаном, он сознавал собственную слабость. Оценивая свои способности и возможности, он обнаруживал не только уязвимые погрехи, но и пока что непроявленные свойства натуры.

Он не мог считать себя знатоком «Искусства Войны» до тех пор, пока не пройдет с триумфом по жизни, оставив в мире незабываемый след.

Тело его содрогнулось, когда он закричал:

— Я буду победителем!