Он двинулся к старикам, и те невольно отпрянули в разные стороны.
— Ты куда, Такэдзо?
— Я не могу применить меч.
— Стой! Почему ты не дерешься?
— Я вам сказал, что не могу.
Мусаси шел напролом, не глядя по сторонам. Он рассек толпу, не заметив ее.
Опомнившись, Осуги закричала:
— Удирает! Держите его!
Толпа ринулась на Мусаси, но он как сквозь землю провалился, когда его уже было схватили. Изумление толпы было неописуемым. Глаза смотрели тупо и непонимающе. Разбившись на группки, люди суетливо сновали по окрестностям до заката. Беглеца искали под полом храмовых построек, в соседних рощах. Позднее, когда люди возвращались вниз с холмов Саннэн и Тяван, кто-то клялся, что видел, как Мусаси с проворностью кошки вскочил на высоченную стену у западных ворот и скрылся. Никто не поверил, особенно Осуги и дядюшка Гон.
Водяной-каппа
Тяжелые удары цепов на току, заставленном рисовыми снопами, разносились по поселку на северо-западной окраине Киото. Набухшие от затяжных дождей соломенные крыши нависали над ветхими домишками. Это была «ничья земля», отделявшая столицу от сельской местности. Жили здесь так бедно, что в сумерках дым от кухонных очагов поднимался всего над несколькими домами.
Большие и корявые иероглифы на тростниковой шляпе, подвешенной под карнизом одного из домишек, оповещали прохожих, что здесь находится постоялый двор. Заведение, конечно, самого дешевого пошиба. В нем останавливались непритязательные путники, которые платили только за место на полу. За более удобный ночлег взималась дополнительная плата, но такую роскошь позволяли себе редкие постояльцы.
Около фусума, перегородки, разделяющей кухню с земляным полом и комнату с очагом, стоял мальчик. Он опирался на скатанный в рулон соломенный мат-татами.
— Добрый вечер! Есть кто-нибудь?
Это был посыльный из придорожной лавки, такой же убогой и грязной, как и все в поселке. Голос мальчика звучал не по годам зычно. На вид ему было лет одиннадцать, мокрые от дождя волосы свисали на уши. Он походил на маленького водяного-каппу с лубка. Одет он был тоже на посмешище — кимоно до бедер с несуразными рукавами, толстая веревка вместо пояса. Спину мальчика заляпала грязь из-под деревянных сандалий-гэта.
— Это ты, Дзё? — отозвался из задней комнаты хозяин постоялого двора.
— Принести сакэ?
— Сегодня не надо. Постоялец пока не вернулся, а мне не требуется.
— Он наверняка захочет. Принесу, как обычно.
— Захочет, так я сам зайду к вам.
Мальчику не хотелось уходить, не получив заказа.
— А вы что делаете?
— Пишу письмо. Хочу послать завтра с конной почтой в Кураму. Писать трудновато. Ломит спину. Иди, не мешай!
— Чудеса! Вы уже такой старый, что не можете сгибаться, а до сих пор не выучились как следует писать.
— Хватит! Еще одно слово и отведаешь хворостины.
— Давайте я напишу.
— Будто умеешь!
— Умею, — уверенно сказал мальчик, входя в комнату. Он заглянул в письмо через плечо хозяина и рассмеялся.
— Вы хотели, верно, написать «картошка», а у вас получился иероглиф «шест».
— Замолчи!
— Молчу! На ваши каракули страшно смотреть. Что вы хотите послать друзьям — картошку или шесты?
— Картошку.
Мальчик, прочитав письмо до конца, заявил:
— Никуда не годится! Никто не поймет, о чем это письмо.
— Напиши сам, если ты такой умный.
— Хорошо. Объясните, что вы хотите сообщить. Дзётаро уселся и взял кисть.
— Неуклюжий болван! — воскликнул старик.
— Почему это я неуклюжий? Это вы не умеете писать.
— У тебя из носа капает на бумагу.
— Виноват. Отдайте мне этот лист как плату за услугу. Дзётаро высморкался в испорченный лист.
— Так о чем письмо?
Уверенно держа кисть, мальчик быстро писал под диктовку. Письмо было окончено, когда пришел постоялец. От дождя он накинул на голову мешок из-под угля, подобранный где-то по пути. Мусаси остановился у входа, выжимая мокрые рукава кимоно.
— Цветы сливы опали от ливня, — проворчал он.
За двадцать дней Мусаси так привык к постоялому двору, что он казался ему домом. Каждое утро он видел усыпанное розовым цветом сливовое дерево у ворот. Сейчас мокрые лепестки лежали в грязи.
Мусаси остановился, удивленно глядя на сидевших голова к голове мальчика из винной лавки и старика хозяина. Он тихо подошел и украдкой заглянул через плечо хозяина. Дзётаро проворно спрятал кисть и лист бумаги за спину.
— Подглядывать нельзя! — сказал он.
— Дай посмотреть, — попросил Мусаси.
— Не дам! — упрямо ответил Дзётаро.
— Брось дурака валять, дай взглянуть! — Настаивал Мусаси.
— При условии, что вы купите сакэ.
— Вот к чему ты клонишь! Хорошо.
— Пять кувшинчиков?
— Столько не надо.
— Три?
— Тоже многовато.
— Сколько вы хотите? Не будьте скрягой!
— Скрягой? Ты знаешь, что я — бедный фехтовальщик. У меня нет лишних денег, чтобы сорить ими.
— Ладно, я сам отмерю, не тратя ваших денег. Но взамен вы расскажете мне что-нибудь интересное.
Сделка состоялась, и довольный Дзётаро зашлепал по лужам к винной лавке.
Мусаси внимательно прочитал письмо. Потом спросил у хозяина:
— Правда он написал?
— Да. Диву даешься. Мальчишка очень смышленый.