Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока

Для Muse, впрочем, место было идеальным. Побывав в замке один, Мэтт затем убедил всю группу, что это идеальное место для сочинения и записи, и они втроем принялись уговаривать владельцев замка снова открыть студию и разрешить им там записываться. Они с неохотой согласились (хотя Muse чувствовали, что им там не рады; весьма бесцеремонный владелец постоянно прерывал их репетиции и запись), и группа в сентябре переехала туда на два месяца, полная идей и готовая исследовать новые направления. Они сформулировали для себя следующее правило: если начнут песню и она будет звучать хоть сколько-нибудь похоже на то, что они уже играли, то просто выбросят её и попробуют что-нибудь новое.

Мощный текст, который Мэтт сочинял для Take A Bow (рабочее название Hex), заставил их сочинять не менее навороченную музыку, и, отбросив временные ограничения и беспокойства по поводу того, как играть новый материал вживую, Muse почувствовали себя полностью свободными, перестраивая группу в любой форме, которая им нравилась, сочиняя музыку для себя – точно так же, как до Showbiz. Ничего не было слишком заезженным или слишком дурацким, чтобы не попробовать; они не боялись идти по совершенно любой доступной дороге. Записывая репетиции в виде демо-версий в концертной комнате и одновременно готовясь к более «формальной» записи, как только песни обретут форму (чтобы переход от репетиций к сочинению вышел максимально безболезненным, по крайней мере, такой был план), они буквально фонтанировали идеями для альбома под рабочим названием Equilibrium, записав много материала, но так ничего как следует и не закончив. Для одного трека они воссоздали целый «пьяный военный оркестр», а восьмиминутные песни стали нормой: группа видела перед собой множество новых направлений, но даже не представляла, какое из них верное и по какому можно добраться до законченного, связного альбома. Группа вдохновлялась галопирующими арпеджио южноевропейской народной музыки из Сицилии и Неаполя – именно она, поняли они, стала первоисточником мексиканской музыки мариачи, – и привлекла курившего, как паровоз трубача по имени Франко, с которым познакомилась в баре, чтобы тот сыграл вступление к Knights Of Cydonia, песне, которая постепенно превращалась в мегалитическое чудовище, потому что Мэтт хотел вставить в нее космическую серф-гитару в стиле Джо Мика, как на отцовском хите Telstar. В качестве дани уважения величайшему достижению Джорджа Беллами Мэтт попытался заставить свою гитару во вступлении звучать точно так же, как клавиолин на Telstar, давно вышедший из моды монофонический переносной клавишный инструмент на батарейках, а еще он хотел передать атмосферу Дикого Запада из саундтреков фильмов Клинта Иствуда, которые вся группа регулярно смотрела в студии. Группа столько всего запихнула в эту песню – трубы, взрывы, топот несущихся лошадей, секции с вокодером, мощнейшую металлическую коду, – что она угрожала стать длиной минут двадцать.

Над другими песнями экспериментов было не меньше. У группы были «лабораторные дни», на которые они приносили старое музыкальное оборудование, купленное на eBay до записи, и перечитывали руководства по эксплуатации, стараясь заставить их работать разными интересными способами. Одним из таких инструментов стал Buchla 200e, дьявольски сложный для игры синтезатор, разработанный одним из первопроходцев этой отрасли Доном Бьюклой в 70-х. Из-за того, что Бьюкла пропускал электричество по самым разнообразным и неожиданным местам синтезаторов – и называл их, к примеру, Source of Uncertainty («Источник неуверенности»), – понадобилась целая неделя «лабораторных дней», чтобы разобраться в этой конструкции, но Мэтт оказался достаточно упорным, и Buchla 200e издал самый первый звук, который мы слышим на альбоме Black Holes And Revelations.