Black Holes And Revelations
был не просто отличным альбомом – он вышел еще и по-настоящему универсальным. Если социально-политические подтексты Absolution оказались скрыты под квазирелигиозными разглагольствованиями Мэтта и его неуверенностью в будущем, то здесь перед слушателями предстало намного более солидное и прямолинейное описание недугов мира и страхов простых людей, завернутое в блестящие электронно-роковые мелодии. Взяв на себя роль человека в самом низу пирамиды глобального контроля, в этих песнях Мэтт смотрел наверх, на кучку эгоистичных безумных людей, которые решают судьбу гневной беспомощной толпы, и рычал во всю мощь своих «женских» легких.Споры по поводу того, какой именно песней открывать Black Holes And Revelations
, вышли довольно жаркими. Одни считали, что начать с Knights Of Cydonia будет самым смелым ходом, самым потрясающим способом познакомить слушателей с совершенно новым, огромным саундом Muse; другие же утверждали, что это станет для карьеры настоящим самоубийством. В конце концов группа остановилась на Take A Bow, песне не менее огромной по масштабам – длинное, неуклонное нарастающее крещендо, в котором невозможно выделить ни куплета, ни припева, вдохновленное хоровой музыкой Палестрины, – но тем не менее она была на две минуты короче Cydonia и прокладывала своего рода «мостик» между этим альбомом и Absolution. Песня была написана под конец записи прошлого альбома и передавала тот же апокалиптический дух; топающие гитарные риффы напоминали марширующее стадо Годзилл, а Мэтт кричал: «You will burn in Hell for your sins»[145]. Впрочем, вместо того, чтобы оплакивать некое несуществующее и бессильное божество, как в Apocalypse Please, это было политическое проклятие, адресованное коррумпированным политикам и мировым лидерам, которые лгали своему населению, злоупотребляя властью и принимая решения, за которые они лично не будут нести никакой ответственности; Мэтт предупреждал, что их ждет расплата – или в этой, или в следующей жизни. Революционная тема, электронная прелюдия перед вступлением гигантских гитар – песня стала великолепным мостом между помпезностью и экономичностью Absolution и политизированной электромишурой «новых Muse».Take A Bow, которую временами сравнивали с композициями Филипа Гласса из-за интенсивной, кинематографической атмосферы, стала, пожалуй, самой навороченной на тот момент песней Muse; первоначально это была классическая фортепианная пьеса, но затем к ней приросли техносекции и хэви-металлические вальсы, и она превратилась в аллегорию эволюции всей музыки. И хотя фанаты Muse считали ее еще одной, более прозрачной атакой на Трехстороннюю комиссию в духе Ruled By Secrecy, на самом деле Мэтт открыл для себя еще более старую группу кукловодов: Бильдербергский клуб, собрание ста тридцати самых влиятельных людей в мире, которые регулярно встречаются начиная с 1954 года; в него входят банкиры, эксперты по обороне, медиамагнаты, премьер-министры, королевские особы и международные финансисты. Медленно с помощью песен Muse сбрасывали завесы с людей, которые на самом деле контролируют нашу жизнь, открывая спрятанную демонократию, которая, по мнению Мэтта, граничила с фашизмом.