На гастролях в поддержку второго альбома пришлось нанимать охранника. Мы взяли Тони, бывшего десантника, потому что зрители вообще были безумными. Мы прилетели в Стамбул, ехали три часа в какую-то жопу мира, а там выяснилось, что сцену собрали из чего попало, никаких барьеров нет – только ворота, а потом вышли Museи начался какой-то ад. Я очень хорошо помню, как стоял возле фан-зоны на этом фестивале, проходившем хрен знает где, смотрел на Луну, и… я человек не религиозный, но помню, что думал: «Хоть бы здесь сегодня никто не погиб», и очень расчувствовался. Поскольку я очень хорошо знал песни, я командовал охраной, [говорил им] когда будет гитарный рифф и все полезут вперед. Бывало, когда на этот дурацкий барьер лезли сразу три тысячи человек, а около сорока охранников просто стояли все сорок пять минут. Собственно, это было, и до сих пор остается, одним из самых страшных моментов в моей жизни. Помню, смотрел на Мэтта, а он мне показывает: «Все нормально!» Мы пошли в ночной клуб мафии [в Москве], и водка там лилась не переставая… они водили нас туда две или три ночи, потому что больше не хотели никуда нас пускать. Очень странно. Мы не в ту ночь оттолкали все кровати в одну сторону и полностью разгромили комнату Доминика? И вроде еще с гардеробов прыгали?
Они отрывались, как школьники. Бедняга Дом, я тогда ему очень сочувствовал, потому что, блин, громили всегда именно его комнату. Жить в гостинице два дня подряд было очень хреново, потому что если ты там только на одну ночь, можно просто взять и свалить. Помню, Лиза, наш агент, звонила мне и спрашивала: «Чем вы занимались прошлой ночью?» А я такой: «Чем?» Она всегда на меня очень злилась, потому что я всегда начинал заливать: «Да не было такого вообще». Мне приходилось ей врать, а она мне отвечала: «А мне говорят, что гостиницу на куски разнесли», а я такой: «Прости, Лиза, но это не мы», и тогда она звонила уже в гостиницу и устраивала скандал им. А потом где-нибудь через день я уже ей объяснял: «Ну да, мы в тот вечер устроили небольшую вечеринку…»Одно из моих любимых воспоминаний о Брикстонской академии: я должен был везти группу на какое-то долбаное чарт-шоу или еще что-то такое с утра, и они очень злились, потому что, по сути, придется играть без саундчека, но решили: «Да ладно, черт с ним, мы были на гастролях, все нормально, прорвемся». Мэтт сказал, что ему нужен «один усилительный стек», а Пол Инглиш [звукорежиссер] решил, что Мэтту нужен большой ряд «Маршаллов», куча усилителей, в общем, первое, что увидел Мэтт в Брикстонской академии, когда вышел на сцену – целый ряд усилителей «Маршалл». Мы сделали кучу бутафорских усилителей, один из них реально работал, а все остальные были бутафорией, просто для того, чтобы все выглядело круто. Пол подумал, что Мэтт имеет в виду именно это, но Мэтту нужен был всего один усилитель[96]
, чтобы все выглядело предельно экономично, и ему это очень не понравилось. Тут я как раз прошел мимо них и подумал: «О, тут замечательный вид, я могу стоять за этой кучей усилителей, тут безопасно». И тут Мэтт подходит и пинком опрокидывает всю эту стену усилителей мне на голову. К счастью, на меня упал бутафорский усилитель, но, блин, все равно по башке досталось сильно. Вся конструкция упала, и тут Мэтт заметил меня под этими усилителиями и такой: «Е-мое», а потом: «Извини, дружище», отвернулся, как будто так и надо, и продолжил играть. Просто потрясающе, он даже не остановился, продолжил играть рифф.