MUSEUM (Золотой кодекс)

Как рассказывал Януш, все шестеро братьев его деда погибли в Сталинграде, а дед остался жив, потому что был последним сыном в этой знатной семье и его не отправили на Восточный фронт. «Es gabt nichts, auf das wir hatten stolz sein konnen»[36], – сдержанно заключил Януш, и больше мы к тяжелой военной теме не возвращались: я отчетливо видела, что ему мучительно стыдно за страшные грехи предков и за темную историю германского национал-социализма и нацизма, в которую, по роковой исторической прихоти, пусть и против воли, оказался вмешан его заслуженный рыцарский род – род профессиональных военных, служивших стране веками по военному делу.

Что ж, действительно, гордиться нечем. В отличие от моих предков, которые били нацистов под Сталинградом, гнали из Вены и Будапешта, воевали на Втором Украинском фронте. Оба моих деда дошли до Берлина, имеют ряд высоких государственных наград. Один был военным летчиком, другой – командовал артиллерийским расчетом, имел офицерское звание.

Но об этом – о трагедии двух войн – Первой и Второй мировой, когда наши страны воевали на фронтах суровой эпохи, о военной истории наших семей, должных во время Сталинградского сражения сражаться друг против друга, мы с Янушем не говорили… да и что нового я бы услышала от честного тевтонца, исполненного мучительного стыда за страшное военное прошлое своих предшественников: «Гордиться нечем». Dixi.

* * *

Порой Януш казался и мне тем самым, разбрасывающим серебро без меры и счета, рыцарем, ведь он – в отличие от многих других – делился со мной своими знаниями, был щедр и на совет, и на всякого рода академическую поддержку. Так, например, у меня были успешно приняты редколлегией и опубликованы две статьи в нашем университетском ежегодном альманахе Gaudeamus. Первая статья – о легендарном московском издательстве начала XX века «Мусагет», и вторая – о российско-немецком философском журнале «Логос». Думаю, все это стало возможным не только благодаря моим публицистическим и научным достижениям, но, как ни печально это звучит, именно благодаря коллегиальной протекции Януша и его полезнейшим знакомствам в научных кругах, иначе неминуемо ждать бы мне публикации еще год, толпясь в бесконечной очереди из других студентов и докторантов.

Начиная с Рождества мы с Янушем фон Армансбергом крепко дружили.

Прежде всего нас связывала общая драма – горечь утраты нашего учителя и наставника, профессора Веронези, еще была очень сильна! Быть может, он был мне признателен за то, что я замолвила за него пару слов перед герром Пулером, следователем, ведущим дело по убийству Веронези, и часть бесценных рабочих материалов, включая закодированные рабочие флешки, Янушу, после долгих и нудных переговоров, все же вернули.

Говоря откровенно, моей помощи там было немного. Просто коды были известны лишь двум людям: беспокойному и настырному практиканту Янушу и – увы! – ныне покойному профессору Веронези, но, даже будучи расшифрованными, эти научные документы, полные схем и таблиц на латыни и греческом, были настолько сложными и малопонятными для непрофессионала, что представляли интерес лишь, пожалуй, для их создателя Януша, а отнюдь не для господ полицейских.

Кроме того, мы сблизились с моим молодым коллегой в процессе подготовки свежих, иногда неоконченных и еще не опубликованных материалов Веронези – советы Януша, историка, литературоведа и медиевиста, бывали порой для меня просто бесценны.

Признаюсь, часто эти советы просто спасали меня от неизбежных промахов, в то время когда я должна была отчитываться перед руководством университета о проделанной за последние месяцы научной работе.

Но рядом всегда был мудрый и добрый Януш, и к нему буквально в любое время дня и ночи можно было позвонить и обратиться за помощью и советом – по вечерам он, как правило, пропадал в своей любимой столярной мастерской, доставшейся в наследство ему от деда и расположенной в подвале его собственного роскошного четырехэтажного дома с колоннами и настоящим камином – в этом особняке, точнее сказать, вилле, стоящей на некотором отдалении от города, в горах, я бывала пару раз.

Как же все-таки повезло мне с друзьями, в очередной раз думала я, размешивая ложечкой ароматнейший кофе, заказанный для меня Янушем у владельца ресторана и нашего старого приятеля Maurizio.

Если современные немцы умеют жить – добротно и основательно, в хороших, со вкусом выстроенных домах, и уверенно управляют своими лучшими в мире автомобилями, то итальянцы – умеют жить прежде всего вкусно!

Вот уже слышится голос Celentano или Ramazzotti[37], вы улыбаетесь официанту как старому другу, заказываете свой немудрящий обед или же просто десерт, если вы забежали буквально на полчаса. Официант с вами любезен, даже если вы безбожно опоздали, и неважно, что он потом сдерет с вас три шкуры, подав страшно завышенный счет, все равно!