Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян?

Немногочисленный экипаж шхуны, с одной стороны, был слишком занят управлением судном, чтобы беспокоить своего пассажира, а с другой — просто полагал делать это бестактным, учитывая помимо всего прочего, что пассажир этот ни много ни мало королевский гвардеец, направлявшийся в Англию по личному распоряжению его величества. Ввиду этого за всю ночь в каюту д'Артаньяна лишь пару раз наведался матрос Пьер, чьим заботам поручил своего товарища Атос. Помня о состоянии своего подопечного, честный малый заглядывал к д'Артаньяну с ведром и половой тряпкой, полагая своим долгом поддерживать чистоту вокруг королевского посланца. Он, разумеется, не знал (как не знал этого никто западнее Смоленска и Пскова), что шевалье д'Артаньян был русским разведчиком, подготовленным к любым форс-мажорным обстоятельствам (гулянка не в счет! Ну разве это форс-мажор для русского-то разведчика?!) и выдержанным. Выдержанным как в смысле нервов, так и в смысле желудка. Даже будучи смертельно пьяным (давайте называть вещи своими именами), он не мог позволить себе пачкать интерьер.

Убедившись в этом, матрос не тревожил более покой д'Артаньяна, и тот, проспав всю ночь, не соизволил проснуться, даже когда над волнами забрезжил рассвет.

Шхуна между тем оказалась в виду английских берегов и порта Дувр, являвшегося конечным пунктом ее недолгого плавания, и шкипер Лартиг начал аккуратно лавировать, входя в акваторию порта. И хоть лавировка и в особенности последующий подход к причалу сопровождались шумом-гамом, бранью и беготней по палубе, неизбежными при таких маневрах, им также оказалось не под силу нарушить глубокий, целительный сон д'Артаньяна, благополучно проспавшего и лавировку, и подход к пирсу, и швартовку.

Лишь после того как швартовые концы «Анны-Марии» накрепко прихватили шхуну к причалу, дверь в каюту д'Артаньяна распахнулась — и на пороге появился Пьер.

— Сударь! — наклонился он к псевдогасконцу. — Проснитесь, сударь! Мы уже в Англии!

Но в ответ он услышал лишь тяжелый стон пребывавшего в полубесчувственном состоянии разведчика. Несколько мгновений матрос провел в раздумьях и, вспомнив совершенно определенные инструкции, полученные от Атоса, откинул плащ, укрывавший д'Артаньяна, ухватил того за плечи и усадил на койке.

Ощутив некоторое беспокойство и внешнюю, так сказать, агрессию в отношении своей особы, псевдогасконец застонал еще сильнее и даже попытался связать из нескольких слов предложение, которое смогло бы передать его возмущение действиями агрессора и протест против них. Попытка, однако, успеха не имела. Буквы французского языка, ставшего почти родным за последние полтора года, решительно не желали увязываться в слова, из которых впоследствии можно было бы соткать предложение. Неясно, что уж там послышалось матросу в коровьем мычании д'Артаньяна, но, видимо, собственный жизненный опыт подсказал ему верную линию поведения, и Пьер, привалив разведчика к переборке, метнулся вон из каюты.

Вернулся он с большим медным ковшом, полным воды. Бережно поддерживая одной рукой ковш, а другой — лазутчика, матрос помог ему напиться, причем емкость уважительных размеров была при этом опустошена почти до донышка.

Напившись, д'Артаньян облегченно вздохнул и совсем было собрался снова улечься, но Пьер настойчиво тормошил его, напоминая о близости сладостного мига свидания, ради которого пылкому возлюбленному пришлось совершить грандиозное путешествие аж из самой столицы Французского королевства.

Трудно понять, насколько полным было взаимопонимание, но псевдогасконец не мешал своему опекуну натянуть на него ботфорты, шляпу и плащ. Снарядив д'Артаньяна и убедившись, что тот ничего не забыл в каюте, матрос вывел его наружу и, буквально втащив по трапу, доставил на верхнюю палубу. Свежий утренний воздух, пропитанный сырым туманом и морской солью, произвели на разведчика самое благоприятное действие, заставив приподнять веки и обвести вокруг себя неверным взглядом мутных глаз.

А вокруг, пробуждаясь от короткой спячки мимолетной летней ночи, шумел и ворочался большой порт. Становились на швартовы многочисленные парусники, подобно «Анне-Марии» проделавшие путь под покровом темноты на крыльях ночного бриза, тянувшего с материка. Снимались со швартовов не менее многочисленные суда, чьи капитаны хотели выйти в море, воспользовавшись утренним отливом. Из трактиров, кабаков, пабов и прочих злачных мест, коими обильны все порты мира, выползали грузчики и матросы, плотники и боцманы, такелажники и парусных дел мастера, а также прочий береговой и плавающий состав, мечтавший побыстрее скоротать еще один скучный, серый день и вернуться к бурной ночной жизни под сводами питейных заведений. Поскрипывая несмазанными осями и постукивая колесами по булыжникам, на набережной суетились грузовые телеги и почтовые кареты, принявшие или, напротив, отдавшие груз, почту и пассажиров.

Именно эти кареты и привлекли внимание Пьера, когда он помог д'Артаньяну спуститься по сходням на набережную. Не на телегу же грузить господина королевского гвардейца!