Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян?

Опять весна на белом свете, подумал д'Артаньян, втягивая ноздрями холодный воздух. Холодный, пронзительный воздух щекочущим, колючим шариком соскальзывал по гортани к легким, нагреваясь постепенно и теряя пронзительную свою остроту. Нет, отметил разведчик, проглотив ещё несколько шариков, и воздух нынче не тот, что неделю назад. Появился в его колючей, морозной колкости какой-то тонкий, едва уловимый привкус. Он стекал то ли с улиц, оттаявших после коротенькой, игрушечной парижской зимы и затопленных уже потоками коричнево-желтой грязи, то ли с крыш, очистившихся от снега и поблескивавших мокрой черепицей, то ли с самого неба, где плотная облачная завеса изо дня в день все чаще и чаще прореживалась ясными голубыми полянками, на которые, бывало, выкатывалось порезвиться солнышко, удивительно горячее для февраля. Как и прежде, привкус этот тревожил псевдогасконца, заставляя его сердце трепетать в предвкушении чего-то… неизведанного и пленительно сладкого. Такого, что раньше он ощущал со всей остротой, а теперь только улавливал как… эхо, далекое эхо, мечущееся в трех соснах леса его коротенькой взрослой жизни…

Опять весна на белом свете, подумал д'Артаньян, наваливаясь грудью на подоконник. Он так и не привык к этой ранней французской весне, спешившей сменить непутевую детскую французскую зиму, напоминавшую скорее вологодский ноябрь, нежели настоящую снежную русскую красавицу, студеную и вьюжную, морозную и румяную. Скоро теплые южные ветра окончательно одолеют северные, хотя и северные-то холодами особо не удивили. Скоро Сена своенравно и неудержимо вспенится черной кипенью мутных вешних вод — и в Париже невозможно будет продохнуть, пока половодье не пойдет на спад и мимо нарядных гранитных набережных не перестанут проноситься тонны навоза, смытого с полей и лугов выше по течению. Скоро унылая гегемония черно-белой цветовой гаммы в окружающем мире сменится буйным весенним многоцветием, когда природа, кажется соревнуясь сама с собой, расшивает один кус своего пестрого сарафана ярче и пышнее другого…

Опять весна на белом свете, подумал д'Артаньян. Вот и опять настала пора собираться в путь-дорогу. Как время-то быстро пролетело! А ведь будто вчера только они вчетвером сидели в трактире «Сосновая шишка», обдумывая, как спасти Констанцию Бонасье…

Нет, это было не вчера! С тех пор промчалось уже почти полгода…

Увы, несмотря на энергичные меры, предпринятые четырьмя друзьями, а также капитаном де Тревилем и Анной Австрийской, судьба королевской кастелянши оставалась неизвестной. Ни в Лувре, ни дома, на улице Могильщиков, 12, о ней никто ничего не слышал. Неизвестным оставалось даже, жива ли она еще или все розыски уже, по сути дела, бессмысленны. По меткому выражению Портоса, Констанцию словно гиппопотам языком слизал!

Эх, встретить бы мне того гиппопотама, с бессильной яростью думал иногда лазутчик, я ему язык-то укоротил бы!

Он вздохнул и, закрыв окно, отошел.

Ему не хватало Констанции! Ему очень не хватало Констанции, и он клял себя последними словами, что не уберег любимую. Клял, хотя ее исчезновение и принесло ему косвенную выгоду: еще в сентябре, после наступления нового, 7136 от Сотворения мира года, он под предлогом розысков госпожи Бонасье съездил в Женеву на очередную встречу со связным из Москвы. Игнатий Корнеич (на этот раз связным вновь оказался он) поздравил д'Артаньяна с производством в мушкетеры и велел ему активизироваться, наверстывая упушенное время.

И д'Артаньян активизировался, загребая информацию, образно говоря, двумя руками: и из мушкетерской среды, где он окончательно уже стал своим человеком, и из окружения кардинала Ришелье, доверием которого он пользовался, успешно пройдя испытательный срок. Он наконец-то начал безупречно ориентироваться во всех изгибах и поворотах придворной жизни. Разобрался, кто за короля, кто за кардинала, кто за королеву, кто сам за себя. Персонифицировал всех сановников из военного ведомства Франции начиная с полковника и выше. Накопал много чего другого.

Словом, информации-то у него хватало, да вот только не той, что нужно: во всем этом многообразии не было ни единого намека на приготовления к войне с Россией. Или Франция действительно не собиралась в ближайшее время этого делать, или… д'Артаньян просто не там копал. В общем, или этак, или так!

Но вот как именно?!

Эта мысль не давала ему покоя, затеняя даже розыски Констанции.