Спустя несколько лет после первой нашей встречи, Блок читал у меня статью о литературе. Я была тогда соредактором новой газеты «Русская Молва», национализм и патриотизм – вот к чему сводилась наша программа. Нам казалось, что пора, наконец, русской интеллигенции понять охраняющий и созидающий смысл этих слов. Правда, они были захвачены невежественными обскурантами. Но что же из этого? Сущность ведь остается и выражается она в одном слове – Россия. Так мы мечтали. <…> К великому нашему смущенью она <статья Блока. –
В позднейшем мемуаре, опубликованном в 1955 году в 41 номере парижского «Возрождения» и посвященном встречам с писателями, Тыркова, опустив характеристику политической платформы «Русской молвы», объяснила, что же именно в блоковской статье не устраивало «мягких», кадетских националистов:
[Блок] заговорил об евреях таким тоном, хоть бы и члену Союза Русского Народа впору. <…> Блок нападал на евреев главным образом за то, что они портят русский язык. <…> Вместо спокойных суждений сыпались резкие, враждебные эпитеты. <…> Я предложила ему выкинуть из его литературного манифеста юдофобскую часть. Другую часть он уже без особой охоты, отдал мне, и мы, конечно, напечатали ее [Тыркова-Вильямс 1990: 201-202].
В письме Блоку от 6 декабря 1912 года она так изложила свои претензии к статье:
Дорогой Александр Александрович, по-моему, сейчас следует вынуть из статьи много, от 13-22 листка, т. е. всю середину. Но в той же части есть вещи, которые надо бы так или иначе сказать, главное то, что Вы пишете о «здоровых» свойствах русской души. Не знаю можно ли это сейчас оторвать от части отрицательно-полемической, направленной против газетчиков и той еврейской неврастении, что они несут с собой. Об этом сейчас не надо говорить в статье, где цитируется: Служенье Муз не терпит суеты… [Тыркова 2012: 314].