Мускат утешения (ЛП)

— Вот мой ответ, — верзила ударом сбил парик с головы Стивена.

Стивен отскочил назад, выхватил саблю и закричал:

— Вытаскивай клинок, вытаскивай, или я проткну тебя как свинью.

Лоу обнажил свою саблю, но добра это ему не принесло. Два свистящих выпада — и его правое бедро рассечено. На третьем сабля Стивена проткнула ему плечо. После короткой схватки Лоу оказался на спине, с ногой Стивена на груди, острием сабли у горла и холодным голосом, требующим сверху:

— Проси у меня прощения, или ты покойник. Проси прощения, или ты покойник, покойник!

— Прошу у вас прощения, — сдался Лоу, его глаза налились кровью.

Глава девятая

— Если это кровь, то вот прям сию минуту надо положить в холодную воду, — ворчал Киллик, который отлично знал, что это кровь. Новости о том, что доктор проткнул армейца, оставив его барахтаться в собственной крови, испортил каменную лестницу в доме губернатора, испортил ковер за сто гиней в гостиной, заставив губернаторшу сбежать, достигли «Сюрприза» быстрее катера. Поэтому на борт Мэтьюрина подняли с исключительной предупредительностью, уважением и заботой. Но Киллику хотелось подтверждения, услышать всё самому.

— Подозреваю, что да, — отозвался Стивен, бросив взгляд на полу мундира, о которую он не задумываясь вытер саблю, как вытирал инструменты во время операций. — Как себя чувствует капитан?

— Он сдался полчаса назад, пустой, как вытряхнутая бочка! Боже, да он там весь вечер просидел, ни минуты покоя! — Киллик, все еще улыбаясь, добавил: — Он заснул и храпит, будто… — почувствовав, что его сравнение окажется не слишком воспитанным, он продолжил: — Я вам старую нанковую куртку принесу.

— Не беспокойся. Думаю, что сейчас последую примеру капитана и прилягу ненадолго.

— Но не в бриджах, нет, сэр, — воскликнул Киллик, — и не в этих шелковых чулках.

Стивен лег в старой залатанной рубахе, столь часто стираемой, что местами она просвечивала, зато чудесно мягкой. Напряжение исчезло, тело полностью расслабилось. Корабль под ним двигался ровно настолько, чтобы показать — он на плаву и жив. Мэтьюрин проваливался все глубже и глубже сквозь слои дремы, мечтательности, сна, глубокого сна и сна столь глубокого, что больше походил на кому.

Такой бездонный сон, что выбираться из него пришлось по ступеням, восстанавливая вчерашние события: скуку и боль обеда в губернаторском доме, его на редкость агрессивное завершение за считанные секунды, любезную скромность офицеров–хайлендцев (один из них подобрал парик), безмолвное отчаяние Тома Пуллингса.

Свет дня незначительно усилился, и Стивен разглядел глаз, уставившийся через щель открытой двери:

— Который час?

— Только четыре склянки, сэр.

— Какой вахты?

— О, только утренней, — утешающе объяснил Киллик. — Но мистер Мартин испугался, что вы могли впасть в летаргию. Принести горячей воды, сэр?

— Горячей воды, разумеется. Как капитан?

— Проспал всю ночь, сейчас отправился на берег, бледный и худой.

— Очень хорошо. А сейчас будь добр, свари кофе. Выпью я его наверху. И если мистер Мартин окажется свободен, передай ему с моими наилучшими пожеланиями, что я рад буду разделить кофе с ним.

Мартин зашел в кормовую каюту с оживленным от удовольствия лицом. Единственный его глаз сверкал сильнее обычного, но он, очевидно, был несколько смущен.

— Мой дорогой Мартин, я знаю ваши взгляды на этот вопрос, и чтобы до некоторой степени принести вам облегчение, хочу вам сразу дать понять, что в эту свару меня втянули прямым физическим оскорблением. Я всего лишь обездвижил противника, и если его держать на диете, то он выздоровеет недели через две.

— Как любезно с вашей стороны рассказать об этом, Мэтьюрин. Камбузные сплетни с нескрываемым восторгом рисуют вас как возрожденного Аттилу. Хотя, я не знаю, как мои принципы выдержат грубое оскорбление.

— Надеюсь, у вас день выдался более приятным?

— О да, спасибо. И вправду очень приятный. Пытался найти дорогу из этого павшего духом, прискорбно грязного… как это назвать? Наверное, поселения. И, приближаясь к мельнице, услышал, как меня зовут по имени. Оказалось, это Полтон! Я же вам рассказывал о Джоне Полтоне?

— О джентльмене, который хорошо играл на скрипке и сочинял такие трогательные стихи о любви?

— Да–да. Мы его называли «Тоска» Полтон, и, к сожалению, это оказалось истинной правдой. В школе мы были великими друзьями, и жили на одной лестничной клетке в университете. Ни за что бы не потеряли друг друга из виду, если бы не его неудачный брак и, конечно, не мои странствия. Я знал, что у него есть кузен в Новом Южном Уэльсе и рассчитывал найти его, в надежде на новости от Джона. А тут он! Имею в виду, Джон. Мы так обрадовались. Для него потом настало печальное время — он стал католиком, как я, кажется, говорил, и не мог получать стипендию, хотя был отличным ученым, и его очень любили в колледже. Не мог он попасть и на военную службу. Когда эта женщина и ее любовник промотали его состояние, какое уж было, ему пришлось, как и мне, сойти до журналистики, переводов и корректуры.

— Надеюсь, в Новом Южном Уэльсе он более счастлив?