Мускат утешения (ЛП)

— Посредственно. Детские воспоминания, не более. Но он меня понимает.

— Оставлю вас вдвоем, пока вместе с помощниками буду осматривать других пациентов. Надеюсь, вы не почувствуете никакого стеснения.

В холле собрался народ. Они зашли внутрь, Редферн — в сопровождении ассистента и двух медсестер. Падин лежал справа, в конце ряда довольно свободно расставленных коек, рядом с окном. Он спал лежа на животе, и даже не пошевелился, когда Редферн снял укрывавшую его простыню.

— Как видите, — заметил Редферн, — кожа заживает. Воспаление слабое, кости почти уже прикрыты. Предыдущие порки выдубили ее. Лечим теплыми губками и ланолином. Мистер Герольд, — обратился он к ассистенту, — оставим Колмана на минуту и осмотрим ампутации.

Вовсе не наполовину освежеванная спина поразила Стивена — как и любой флотский хирург, он повидал результаты множества порок, хотя и не в таких чудовищных масштабах, а чудовищное истощение. Падин раньше был славным здоровым парнем, весившим стоунов тринадцать–четырнадцать. Теперь же под сеткой шрамов выпирали ребра, и он едва ли тянул стоунов на восемь. Лицо Падина было повернуто к нему — глаза закрытые, голова как череп.

Стивен положил строгую, властную руку врача на его спину и тихо прошептал ему в ухо:

— Не суетись. Господь и дева Мария с тобой, Падин.

— Да пребудут с вами Господь, дева Мария и святой Патрик, доктор, — последовал медленный, почти сонный ответ. Глаз открылся, исключительно мягкая улыбка озарила исхудавшее лицо. — Я знал, что вы придете.

Падин сжал руку Стивена.

— Тише, Падин. — Стивен дождался, пока прекратится конвульсивное дрожание и продолжил. — Слушай, дорогой Падин. Никому ничего не говори. Ничего. Но ты отправишься в место, где к тебе будут относиться по–доброму. Там я снова тебя увижу. Снова навещу. До того ты должен есть все, что сможешь, ты меня слышишь, Падин? Господь с тобой, Господь и дева Мария.

Стивен ушел, растроганный сильнее, чем он считал для себя возможным. Даже возвращаясь на корабль после исключительно интересной беседы с доктором Редферном, он понял, что разум его далеко не столь холоден и спокоен, как хотелось бы. Лорикет (или что–то, что он принял за лорикета), вспорхнувший с группы банксий, отвлек его на мгновение. То же сделали и звуки музыки из кормовой каюты — их он услышал задолго до того, как прошел по сходням.

Оказалось, что Джек и Мартин репетировали некоторые пассажи из квартета ре–минор. Стивен заметил, что альт звучал мягче обычного, и тут же вспомнил о приглашении на обед к Джону Полтону. К счастью, он был уже одет подобающе.

— Только что видел Падина в больнице, — рассказал он, и в ответ на расспросы добавил. — Он в очень хороших руках. Доктор Редферн достойный человек. Он очень много рассказал мне о местных болезнях, причиной которых, кажется, в основном является пыль. И о настроениях каторжников. Несмотря на все свои грехи, они всегда добрые и заботливые по отношению к выпоротым товарищам, и облегчают их страдания, как только могут.

— Помню, когда в юности меня разжаловали в матросы, — поведал Джек, — то, когда кто–то получал дюжину плетей, его товарищи по столу неизбежно были очень добры — грог, оливковое масло для спины, все, что могли придумать.

— Доктор Редферн также подсказал направление для нашего предполагаемого путешествия, — рассказал Стивен, забирая виолончель, — и пришлет мне письма для некоторых уважаемых или хотя бы разумных поселенцев.

— Ты еще до тропика Козерога упоминал о путешествии, — ответил Джек, — но я позабыл, что именно ты имел в виду.

— Поскольку корабль пробудет здесь еще с месяц, я подумал, что, с твоего разрешения, мы можем недели на две отправиться вглубь суши к Голубым горам и обратно южным берегом к Ботани–Бэй. Поднимемся на борт, чтобы узнать, не нужны ли наши услуги, и съездим на север мимо поселения Полтона, пока корабль не приготовится к отплытию.

— Полностью согласен, — заверил Джек. — Надеюсь, что вы найдете феникса на гнезде.

Глава десятая

— Кажется, будто мы уже целую вечность живем словно бродячие лудильщики, — заметил Стивен, — и, должен признаться, мне это прекрасно подходит. Никаких надоедливых склянок, никакой заботы о завтрашнем дне, никакой зависимости от других или Провидения.

— Так долго, что мне почти начала нравиться эта бесплодная земля, — ответил Мартин, окидывая взглядом равнину, покрытую (если вообще можно было так сказать) тонкой спутанной травой и низкими кустарниками. То здесь, то там возвышались эвкалипты разных видов. В целом, несмотря на участки открытого песчаника, господствовал бледный серо–зеленый цвет. Было жарко, сухо и залито солнечным светом. Равнина на первый взгляд казалась совершенно пустынной, но далеко к юго–востоку острый взгляд, а еще лучше — маленькая подзорная труба — могли различить группу крупных кенгуру, а среди далеких высоких деревьев летали стаи белых какаду.