Мускат утешения (ЛП)

Стивен оставил их обсуждать детали ужасных перемен и отправился на обход больных. Макмиллан встретил его с тревогой на лице:

— Мне очень жаль сообщить вам, сэр, что двое явились с больными зубами, и я растерян, совершенно растерян.

Макмиллан пробормотал это на латыни, как и должно — пациенты были прямо под рукой, их мученические взгляды остановились на хирургах. В любом случае, латынь успокаивала — это язык ученых, а не коновалов каких–нибудь, которые деньги берут, а сами всё сваливают на лекарей–самоучек с форкастеля.

— Я тоже, — признал Стивен, осмотрев зубы (неудобно расположенные, глубоко пораженные кариесом коренные зубы в обоих случаях), — я тоже. Но нам надо сделать лучшее из возможного. Посмотрим, что есть из инструментов…

Посмотрев на них, он покачал головой:

— Что ж, давайте по крайней мере применим гвоздичное масло, а потом заложим полости свинцом в надежде, что зубы не раскрошатся под нашими щипцами.

Тщетная надежда. Когда Стивен наконец передал моряков в руки их сослуживцев и корабельного мясника, державшего пациентов за головы, то был бледнее бедняг.

— Странное дело, — поделился он, вернувшись в кормовую каюту, где Джек, устроившись на кожухе оголовка руля, перебирал струны скрипки и наблюдал за тем, как вдаль уносится широкий кильватерный след. — Странное дело: я могу отнять размозженную конечность, вскрыть череп, извлечь камень, или, в случае женщины, помочь ей разродиться при тазовом предлежании плода, и все это — по–моряцки, без колебаний. Не то чтобы с безразличием к страданиям и опасности, но с тем, что можно, наверное, назвать профессиональной силой духа. И все же я не могу выдернуть зуб без неподдельной тревоги. То же самое с Макмилланом, пусть он и прекрасный молодой человек во всех других отношениях. Ни за что больше не выйду в море без опытного зубодера, каким бы невеждой он ни был.

— Мне жаль, что тебе пришлось пережить такой неприятный момент. Давай выпьем по чашке кофе.

Кофе для него было такой же панацеей, как некогда спиртовая тинктура опиума для Стивена, так что подать его он приказал громко и отчетливо.

Киллик выглядел еще более кисло, чем обычно — пить кофе в это время было не принято:

— Он будет черным. Не могу же я доить Нэнни вахту за вахтой. А если буду — она высохнет. Коза — не цистерна, сэр.

— Крепкий черный кофе, — признал Стивен несколько минут спустя, — как же хорошо он идет. И как хорошо, что я не позволил себе листья коки после того, как закончил в лазарете, как намеревался. Они успокаивают разум, это правда, но и лишают чувства вкуса. Но когда кофейник закончится, три листа я все же сжую.

Листья, с которыми он впервые познакомился в Южной Америке, теперь служили его персональной панацеей. И хотя путешествовал он с таким запасом коки в мешках из мягкой кожи, что его хватило бы на два кругосветных плавания, Стивен в их отношении оставался невероятно воздержанным. Три листа так поздно после полудня — необычное средство.

— Я уверен, — продолжил он, оглянувшись, — что корабль идет с совершенно необыкновенной скоростью. Как широко он отбрасывает воду, как далеко назад простирается кильватерная струя. А нас окружает сильный звук — заметил, что мы говорим громче обычного? — источник которого определить невозможно, но он в основном совпадает с той нотой соль, которую ты извлекаешь большим пальцем.

Едва он успел произнести эти слова, как в каюту влетел Рид. Рана его совершенно зажила, но Стивен все равно заставлял его носить что–то вроде подбитой перевязи для защиты культи при падениях и ударах. Пустой рукав был к ней приколот. Все матросы относились к нему с исключительной добротой, он полностью восстановил силу духа и стал столь ловким, что это почти компенсировало потерю руки.

— Вахта мистера Ричардсона, сэр, — доложил Рид, — и он подумал, что вы бы хотели знать, что мы делаем почти двенадцать узлов и одну сажень. Я лично записал результат.

Джек громко рассмеялся:

— Двенадцать узлов и одна сажень, и это при ветре почти в корму. Спасибо, мистер Рид. Пожалуйста, сообщите мистеру Ричардсону, что он может поднять трюмсель на фок–мачте, если сочтет нужным, и что построения вечером не будет.

— Так точно, сэр. И если позволите, он передал, что если я увижу доктора, то должен ему сказать: нас сопровождает великолепная интересная птица, очень похожая на альбатроса, и что–то несет в клюве.

Стивен взлетел на палубу как раз вовремя, чтобы понаблюдать за тем, как птица долго пыталась избавиться от проткнувшей клюв кости каракатицы. Освободившись от нее, альбатрос отвернул в сторону, помчавшись на юг поперек ветра и почти сразу исчезнув среди барашков пены.

— Сердечно благодарен, что показали птицу, — поблагодарил Стивен Ричардсона.

— Не за что, — ответил тот и взял доктора под руку, — если вы останетесь здесь и задерете немного голову, посмотрев на топ фок–мачты, то я через минуту покажу вам трюмсель. Мы, знаете ли, как раз его поднимаем.