Муслим Магомаев. Биография

Хотя, надо сказать, за подбор репертуара его ругали все время. У публики и у чиновников были слишком разные взгляды на то, что должно звучать со сцены. А поскольку Магомаева то и дело приглашали на правительственные концерты, да и вообще он считался «правительственным певцом», обласканным властями, чиновники считали, что они вправе диктовать ему, что петь. Речь даже не о запрещенных и разрешенных песнях, а о выборе репертуара в целом. Магомаев любил объединять в одном концерте и оперные арии, и итальянские песни, и современную эстраду. Это-то и вызывало недовольство чиновников министерства культуры и прочих важных персон. Причем не только советских, что поделать, занудство – вовсе не наша национальная черта. Жаловался на него и лидер немецких коммунистов Вальтер Ульбрихт, которому показалось возмутительным, что на концерте в его честь после арий Фигаро и Мефистофеля Магомаев пел какие-то танцевальные песенки.

Его вызвали в ЦК вместе с министром культуры Азербайджана композитором Рауфом Гаджиевым, который разрешил это «безобразие», и строго запретили впредь вытворять подобное. Магомаев защищался, напоминал, как восторженно встретила такую смену жанра публика, как весело все танцевали. На что ему ответили, что публика вообще неприхотлива, вкусы у нее низменные, и ее реакция не показатель. И добавили (в какой-то степени резонно): «Если ты разденешься на сцене, публика будет еще больше реагировать».

Приходилось смиряться и для правительственных концертов выбирать более скучную программу, но на остальных Магомаев был верен своему принципу – сначала серьезные песни, потом эстрада. А когда его и за это ругали, он отговаривался тем, что на ситуацию надо смотреть с другой стороны – так к нему на концерты ходит много любителей легкой музыки, а поскольку он в первом отделении поет серьезные песни, им волей-неволей приходится приобщаться к классике. «Если из них хотя бы человек пятьдесят, пусть даже десять, уйдут заинтересованными классическим репертуаром, – говорил он Фурцевой, которой по долгу службы обычно и приходилось проводить с ним воспитательную беседу, – откроют для себя то, чего они никогда не слышали, я считаю, что это большая победа для меня… Для всех нас». Фурцева с ним соглашалась, и его на время оставляли в покое. До следующего раза.

Глава 9

Все случилось так стихийно, неожиданно. Но во всяком случае, я не упал в обморок от счастья. Все было нормально. Любой артист, который хочет стать суперпопулярным, известным, должен быть к этому готов. Это совершенно естественно. Все артисты всегда имели поклонников, некоторые – и тысячи, и миллионы. Почему это должно раздражать? Раздражает тебя, сиди дома и никуда не выходи. Не скрою, бывало, чтобы избежать особо шумных проводов, я садился после концерта в машину еще в самом Дворце спорта и выезжал сквозь освобожденный коридор. И это тоже естественно.

Летом 1969 года в курортном польском городке Сопот должен был состояться очередной, уже девятый Международный фестиваль эстрадной песни. И поляки попросили Фурцеву, чтобы от Советского Союза приехал именно Магомаев. Разумеется, их просьбу уважили, хотя сам Муслим не очень-то рвался в Сопот.

Я был против своего участия в этом фестивале: зачем мне, уже очень популярному у себя в стране певцу, куда-то ехать и соревноваться? Ни один уважающий себя певец на Западе, добившийся известности, не будет участвовать в конкурсах. Зачем, спрашивал я Екатерину Алексеевну, мне ехать в Сопот? Разве у меня мало популярности? Да и в жюри там сидят не одни поляки, а люди из разных стран. Мне, советскому певцу, они никогда не дадут победить, и я вернусь с позором. Даже если они в утешение и дадут мне какую-нибудь третью премию, то в моем положении это будет почти поражение…