На приеме Муслим спел несколько песен, познакомился с шахом и был искренне поражен, насколько у них там все современное и своеобразное – восточная роскошь вперемешку с европейскими костюмами и модной американской музыкой. Позже оказалось, что во дворце, где его принимали, никто из советских граждан прежде не бывал, даже Косыгина (Председателя Совета Министров СССР) принимали не там, а в специальном дворце для официальных приемов.
Шахиня Фарах познакомила Магомаева с шахом, который оказался большим поклонником академического пения, а потом со своей сестрой, возглавлявшей национальное телевидение. После чего Магомаев выступил еще и на телевидении. А вот от денег отказался – когда ему вручили толстый конверт, он ответил, что у них на Кавказе не принято брать деньги в гостях. В Госконцерте, узнав об этом, пришли в ярость, но сделать, конечно, уже ничего не могли. Вместо денег Муслиму вручили от шаха подарок – часы, ковер и шкатулку с золотом и именной надписью, которые у него чуть не отобрали на таможне.
Приглашали Магомаева потом в Иран и еще раз, через год, но его уже не пустили. Почему – он так и не узнал. То ли Госконцерт не простил ему отказа от гонорара, то ли дело было просто в приближающемся правительственном концерте – а вдруг Брежнев захочет услышать Магомаева, а его не будет. Ну а через пять лет в Иране произошла революция, шаха не стало, а прекрасная Фарах перебралась в США, где и живет по сей день…
Кстати, в Соединенных Штатах Магомаев, конечно, тоже бывал – первым из советских эстрадных артистов был отправлен туда на гастроли все тем же Госконцертом, который на этом, как обычно, хорошо заработал. С ним был небольшой ансамбль из четырех человек, а также Владимир Винокур в качестве ведущего программы. Ездили они по большим городам с сильными русскими диаспорами – Нью-Йорку, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелесу.
Залы были набиты битком. Как обычно, наши соотечественники за границей страдали от ностальгии, поэтому желающих посетить концерт советских артистов было предостаточно. А уж уезжал Магомаев от них вообще кумиром, не менее, а может, и более любимым, чем на родине.
Эмигрантов ведь в Советском Союзе считали практически предателями и уж точно врагами социализма, советского строя и самого СССР, поэтому всем, кто ехал за границу, давалось строгое указание не контактировать с этими изменниками, а если придется все же встретиться и пообщаться, надо было всем своим видом выказывать презрение. А Магомаев вышел на сцену и заявил: «Здравствуйте, дорогие друзья…» Публика рыдала неподдельными слезами, настолько многие расчувствовались от такого приветствия.
Концерты прошли прекрасно, впрочем, Магомаев всегда говорил, что за границей ему даже легче выступать, чем дома, – нет такого груза ответственности. Вышел, спел, и все рады. А в Москве вышел, спел, а потом кто-нибудь обязательно скажет «вот на прошлом концерте вы эту песню лучше исполнили» – и получается вечное выматывающее соревнование с самим собой.
Проигнорировав наставления, Магомаев знакомился и с американцами, и со многими эмигрантами, его наперебой приглашали в гости, а уже в следующий его приезд в США бакинское землячество в Лос-Анджелесе даже устроило для него специальную большую встречу, где он ближе познакомился и как-то по-новому оценил своих земляков, эмигрировавших за океан.