Мусор

Раздался хриплый, скрипучий, как старая, давно запечатанная калитка, вдруг с усилием отворившаяся, голос.

– Я в девяностые жил, пока вы, суки, ещё на титьке висели! Я зарплату тогда, – громко икнув и замерев, – гр-речкой, – раскатистое, угрожающее «р», – получал. В кои-то веки страна с колен поднялась!

Отец, глядя впереди себя мутными глазами и раскачиваясь из стороны в сторону, безрезультатно искал за столом того, к кому был обращён его гнев.

– Господи, – хором вырвалось тихое у сестер.

– Знаю я вас, демонов! Всё хотите развалить и продать пиндосам проклятым! За тридцать… этих, как их, блядь… серебреников! НЕ ВЫЙДЕТ! Первыми подох… подох…подохнете. А мы останемся! И никакой, сука, Ковалёв мне не указ!

Он замолчал резко, как будто потерял сознание, хотя продолжал сидеть и монотонно качаться. Саша не знал, стоит ли отвечать на это, но его опередила мать.

– Ты б шёл спать, Вань, – сказала с ласковым упрёком.

Клава испуганно махала на неё руками: отстань, мол, от него.

– Заткнись, стерва! – гаркнул отец, на что она привычно не обратила внимания, и уронил голову на сложенные перед собой руки.

– М-да-а, – протянул Димка и достал телефон, потеряв всякий интерес к происходящему.

– Но вообще он прав, – повернулась обратно к ним тётка, начинавшая трезветь и немного бледнеть. – Так что зря тебя газета твоя прислала, – и она взяла из миски конфетку, довольно хихикая в ответ каким-то своим забавным мыслям.

– Конечно, – воодушевлённо подхватила мать. – Вам из Москвы не видно. Только вы почему-то за нас хотите решать! Мы стройке очень рады. Вспомни: когда был спичечный завод, как город жил! Деньги были, молодёжь приезжала. А теперь только убегают или спиваются! Мы ждём, что рабочие места появятся, Димка вот устроится…

Дима с готовностью кивнул, не отрываясь от экрана.

– Бежать как раз от таких заводов надо, – недовольно буркнул Саша, жалевший, что не удержался, понимая всю несвоевременность и неподготовленность такого разговора, пока сам ещё ничего точно не выяснил.

Мама вдруг раздражилась.

– А ты прям лучше всех знаешь всё! В газете своей! Понабрали лжецов, дурят людей за неизвестно чьи деньги, и понятно, в чьих интересах, а ты уши развесил! Как был в школе дурачком – любому встречному деньги готов был отдать, – так и сейчас всякой брехне веришь, ещё и нам пересказываешь.

– Точно-точно, – язвительно загоготала Клава, перебрасывая во рту рубиновый стеклянный шарик карамели. – Вспомни, как велосипед-то угнали?

Мать злобно кивнула.

– Приехал! Четыре года ни слуху, ни духу!.. Мы думаем: наконец-то проведать нас решил, заскучал! А он по делам очередных прохиндеев явился! На мать ему плевать, ему на этих либералов своих не плевать только! Он родному городу не верит, он им скорее поверит, байкам этим!

Саша не мог ничего возразить, не в силах осознать, что всё это происходит наяву в первый же вечер их встречи.

– Москвичом стал, вы подумайте! Всё знает, как правильно, как нужно, не то, что мы. И держится как важно, посмотрите! И что, много ты в Москве своей правды нажил? «Уезжать надо!». Куда уезжать?! Кому и где мы нужны? Ты сильно нужен там кому, в столице своей? Только работать без отпусков, нашли простачка!

Она приостановилась, но быстро снова продолжила, глаза её гневно блестели, и перебить уже никто не смог бы.

– Да, считай, мы колхозники, не понимаем ничего! Пока вы там, москвичи, от денег лопаетесь, мы тут и заводику мусорному рады! И родину свою любим! Это наша земля, нашей была – нашей и останется, ехать нам некуда, а мы и не хотим никуда. Живём тут, трудно, зато честно, работаем потихоньку, и бояться нам нечего. Никогда хорошо не жили, зато под богом. А вы валите, валите все, да подальше, ищите, где вам лучше, кто вам матерей да дом родительский заменит!

Отец громко всхрапнул. Дима забыл про телефон, он в гробовом молчании смотрел на мать. Клава восхищённо пробормотала:

– Точно, Маш, и никто бы лучше не сказал.

Мама не могла отдышаться. На глазах у неё проступили слезы, она сосредоточенно сметала со стола невидимые крошки одной рукой в другую, широкую, пухлую, лодочкой приставленную к столешнице ладонь. Она уже сбивчиво что-то шептала себе под нос: «Бежать надо… Ты уж убежал… Поучи меня!.. Тебя там используют и выкинут, а мне потом передачки носи на старости лет».

Все уставились в телевизор, Дима сделал погромче. Шла какая-то программа, в которой немолодые женщины, чьих имён он уже не знал совершенно, в обтягивающих блестящих комбинезонах пели привязчивые, простенькие песенки. Это как-то отвлекло всех. Мама с Клавой принялись обсуждать, которая из певиц им больше нравится; мать поделилась известием, что блондинка, оказывается, была беременна от актёра из какого-то старого сериала, и долго пыталась объяснить запутавшейся Клаве, кого именно тому довелось играть, где бы та могла ещё его видеть. Дима неожиданно подключился к их беседе, иногда уточняя, о ком именно они говорят, тыча пальцем в какие-то лица на экране: «А вот этот не играл в сериале про ГАИ?».