Мусорные хроники

А я и не почувствовал еë губ. Совсем не до них сейчас было. Требовалось всё обдумать и понять, что делать. Ведь должен быть выход. Просто он скрыт где-то под тоннами мусора.

— Мне надо побыть одному, — кое-как я выдавил улыбку.

Шанти встала, но прежде чем уйти, повторила вопрос:

— Так ты не рад?

Прозвучало это с обидой, да и брови она нахмурила. Смотрела на меня, будто вместо подарка на Новый Год я всучил ей пустую пивную бутылку.

— Рад. Господи, ну конечно, я рад. Просто это так неожиданно, что я не знаю, что сказать, — как можно искреннее уверил её я.

Шанти ушла, больше не сказав ни слова. Как всегда изящно и неслышно, но в этот раз я не проводил её взглядом.

Выход из темноты, что окружила меня беспросветной гущей, я видел только один, но как прийти к нему? Тонкая нить на Землю. Она была. Не могло её не быть. И пусть я уже почти смирился, что найти его не смогу, сейчас всё изменилось. Я обязан её отыскать чем быстрее, тем лучше, и чего бы мне это ни стоило.

С чего начать, я тоже знал. С того же, на чём закончил, наткнувшись на неприступную стену. А теперь я готов был снести её, пусть и потребуется идти на таран.

Я достал рацию и настроил на частоту Николая Алексеевича.

— Есть кто? Приём.

Я повторил ещё несколько раз, пока не прозвучал ответ:

— Слышу вас, Константин, приём.

— Мне надо с вами серьёзно поговорить. Есть минута?

— Минуту найти не сложно, если разговор и впрямь настолько серьёзный, — усмехнулся Николай Алексеевич.

Лучше бы о таких вещах говорить с глазу на глаз, чтобы даже мысли не появилось, будто это шутка, но тянуть я не мог.

— Моя Шанти беременна, — коротко сообщил я.

— О, а вы зря время не теряете, Константин Андреевич, — одобрительно произнёс Николай. — Могу только поздравить и сказать, что даже немного завидую.

— Думаете, есть повод для зависти? Вы же знаете, что происходит здесь с детьми?

— А, понимаю. Вы познакомились с сыном Олега Владимировича и теперь боитесь, что с вашим будет тоже самое?

— А разве это исключено?

— Увы, но это более чем вероятно. Я собирал статистику в течении десяти лет и вынужден с вами согласиться.

— Статистику? И какие результаты получились?

Николай Алексеевич тяжело вздохнул, прошуршал бумагами и спросил:

— Вы уверены, что вам надо это знать? Это всего лишь статистика, ничего больше. А в вашем случае всё может быть совершенно нормально.

— Я не хочу доверяться случаю. Говорите.

— Здоровых детей за всё время подсчётов было два процента. С незначительными патологиями: девять процентов. С патологиями значительными, но не ограничивающими передвижение: двенадцать процентов. Патологии ярко выраженные, но не критические: двадцать девять. Патологии, несовместимые с жизнью: восемнадцать. Мертворождённых: тридцать процентов.

— И вы… — заговорил я, но голос мой дрогнул. — Вы хотите сказать, что всего два здоровых ребёнка из ста? Я не понимаю. А где же тогда все остальные, если я их не вижу на улице? Здесь же должны толпы калек ходить и на каждом углу попрошайничать.

— Местные не особо трепетно относятся к своему потомству. Если они видят, что ребёнок родился с уродством, то проще сразу его…

— Мы должны отсюда выбраться! — оборвал я Николая Алексеевича не своим голосом.

— Константин, вы же прекрасно знаете, что это невозможно.

— Нет-нет-нет, вы говорили, что нужна энергия. И говорили, что Главный эту энергию генерирует. Так соберите её. Вы же можете? Антенну какую-нибудь в него воткнём, или ещё что-нибудь.

— Успокойтесь, глубоко вздохните и продолжительно выдохните. Мы не можем получить это электричество, как бы не хотели. Не думайте, что это не приходило мне в голову.

— Почему не можем? Что вас так испугало?

— Хотите поддеть моё слабое место? Не получится. Я действительно испугался. Весь город восстанет против нас, чуть только мы попытаемся это сделать. К тому же до сих пор неизвестно, куда идёт основная выработка энергии. Возможно, от этого зависит баланс Клоаки.

— Да плевать мне, даже если этот мир исчезнет, как только мы отсюда свалим. Я не хочу, чтобы мой ребёнок пытался попасть в те несчастные два процента. Я уверен, что ни хрена ему не повезёт.

— Значит, надо было контролировать себя. Что же вы, как подросток себя ведëте?

— Вас забыл спросить.

— А лучше бы спросили, если сами сообразить не смогли, — сухо парировал Николай Алексеевич.

Во мне всё яростнее бушевала буря. Причин вернуться на Землю во чтобы то ни стало скопилось уже с десяток, и теперь каждая из них стала решающей. Ещё час назад я мог отступить, признать, что в Клоаке можно прожить всю жизнь, если подстроить её под себя. Но теперь это представлялось вопиющим абсурдом, и задерживаться здесь стало мучительно больно.

— Ответьте прямо: что вам потребуется, если мы доберёмся до Главного? — твёрдо спросил я после паузы.

— С оборудованием мы до него не доберёмся. Оно слишком громоздкое, чтобы мы могли его сохранить в целостности, — так же твёрдо ответил Николай Алексеевич.

— Значит, проблема только в том, что нас не пропустят?

— Да. Вы наконец это поняли?