Мусорные хроники

Шанти стянула с меня куртку и начала массировать плечи. Тонкими касаниями скользила по натянутым, как канаты, мышцам, и те расслаблялись. Не от усилий, которых она почти и не прилагала. От тепла её, проникающего под кожу.

— Да, это точно приятнее. Но через час всё вернётся, — произнёс я шепотом, зажмурив глаза.

— Ты такой напряжённый. Массаж тут действительно не поможет.

И она поцеловала меня в шею. Совсем легко прикоснулась губами, но дрожь, будто разряд тока, пробежала по всему моему телу.

Я развернулся и заглянул в омут её злато-карих глаз.

— Ты уверена? Если ты ещё не готова, я не настаиваю. Не хочу, чтобы для тебя это… — проговорил я, ощущая, как сердце стремится наружу, а в штанах становится всё теснее.

Она слушала меня, закусив губу, улыбаясь одними уголками губ, а потом поцеловала на полуслове. И пламя вспыхнуло в груди. Смешались и размазались краски вокруг, исчезли звуки. Я видел только Шанти и чувствовал лишь её страсть. Нестерпимо жгучую, заставляющую срывать с неё одежду на ощупь и бросать, не выбирая направления. Я не мог оторваться от губ её ни на секунду, даже когда мы рухнули на пол и закрутились в борьбе за место сверху.

Я большего счастья не испытывал никогда. Вкус Шанти и сдавленный её вздох, изгиб спины и крик восторга, белые груди, покрытая испариной шелковистая кожа. И глаза… сколько желания в них было. Словно перед жаждущим в пустыне вдруг разлилась полноводная река.

Мы упали без сил и долго смотрели в одну точку, пытаясь отдышаться. А потом поняли в один момент, что всё ещё слишком голодны, и слились воедино вновь.

Глава 31

Дни пустились вскачь с головокружительной скоростью. Я изредка интересовался происходящим, всё больше проводя время в объятиях Шанти. Изголодавшись по женскому теплу, я с жадностью впитывал его и не мог насытиться. Заучил её тело наизусть, нашёл все самые чувствительные точки, но и этого мне было мало. Мы не покидали друг друга даже в редкие перерывы на еду или ванну. Казалось, все минуты, проведённые врозь — это непростительные ошибки, которых нельзя допускать, и мы исполняли это правило со всей ответственностью.

А в городе тем временем строительство шло полным ходом. Было заложено ещё два фундамента, а первое здание постепенно выросло до второго этажа. Красоты пока видно не было, а вот пыли и шуму уже имелось в избытке.

Люди же замолчали. Жестокость показала им, кто в городе хозяин и чем опасны их болтливые языки. Они с немым ропотом следили за переменами, а на кухнях полушепотом вели протестные речи. Но эту слабость я им снисходительно прощал.

Я был непоколебимо уверен, что пройдёт полгода, и первые плоды стройки они примут с готовностью, вот только про благодарность не вспомнят. Потому и я останусь глухим к их возмущению.

В один из тех дней, когда тело моё насытилось любовью и отказало в продолжении близости, я погрузился в бумаги, что подготовили строители по электростанции. Разглядывал чертежи и слушал, как Шаман меряет зал неторопливыми шагами.

— Выглядит здорово, — подытожил я, собирая документы в папку.

— Ага, мне тоже нравится. Даже у Коляна такого нет.

— Заодно и пару куч разберём. А то слишком их здесь много. Ни пройти, ни проехать.

— Тут, кстати, приезжал человек из Ковалёво, просил продать партию одежды. Вот им всё тряпьё и сбагрим.

— Я об этом не слышал.

— Босс, я хотел к тебе зайти, но там… это самое.

— Ладно, ладно, — усмехнулся я. — Молодец, что со всем разобрался.

В дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, в зал вошла Шанти. Она светилась от счастья, а глаза её сегодня сияли особо ярко. Что-то в ней было непривычное, но что именно, я понять не мог. Это пряталось от моего взгляда за ослепительной улыбкой.

— Шаман, можно тебя попросить? Нам с Костей поговорить надо, — обратилась она к рогатому.

Тот вышел без лишних вопросов и плотно закрыл за собой дверь.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Случилось, — ответила Шанти, грациозно подошла ко мне, села на подлокотник и придвинулась к самому моему уху: — У нас будет ребёнок.

— Ребëнок? — растерянно повторил я.

Когда прошëл первый шок, вспомнились вдруг и слова Олега Владимировича про грязь и его изуродованный Свалкой сын. От этого в глубине меня зарождалось отвратительное предчувствие, что и с моим ребëнком будет тоже самое. А это бы стало худшим из всего, что я бы мог пожелать.

Наверное, все эти переживания отразились на моëм лице, потому что Шанти отстранилась.

— Ты не рад?

Голос её звучал глухо и так далеко, что по пути слова растеряли смысл. Я не знал, что ответить. Я был рад. Правда. Вряд ли я смог бы представить новость лучше. Но столько сомнений кружило в моей голове, что вся радость в них просто тонула.

— Кость, с тобой всё в порядке? — спросила вновь Шанти.

Я повернулся к ней, но всё, что смог произнести, было пространное:

— А?

— Ты бледный, как смерть. Тебе плохо?

— Я? Мне? Отец? — вразнобой бормотал я осипшим голосом.

Шанти улыбнулась, обвила мою шею руками и, прошептав: «Да, глупенький, ты станешь папой», поцеловала.