Мусорщик

Анастасия Михайловна Тихорецкая. А что — Тихорецкая? Она прожила СВОЮ жизнь. Единственную. Другой не дано. Худо или хорошо она распорядилась своей судьбой?.. Так, как смогла.

А Малевич? Антибиотик? Гурген? И десятки других фигур, «калибром поменьше», из тех, что уже ушли? Мир праху. Их имена остались на страницах книг, в памяти да в папках архивных дел, остались на могильных плитах. Впрочем, у некоторых нет даже могил.

Какова судьба живых? Пожалуй, стоит сказать несколько слов.

Агентство расследований работает. Оно крепко встало на ноги уже в конце 97-го. Потому что нашлись спонсоры. Щепетильный Обнорский долго их проверял. Убедился: порядочные люди… Так-то вот!

Как-то раз, когда Агентство журналистских расследований уже крепко стояло на ногах, когда оно уже получило известность и, соответственно, выросли объемы заказов… Как-то раз встал вопрос о расширении штатов, о приеме на работу референта. Круг обязанностей предполагался весьма широким, требования профессиональные — «на уровне». Принимать нового сотрудника решили на конкурсной основе в результате собеседования.

Дали объявление, и претенденты пошли. Среди них были журналисты, студенты, профессора, душевнобольные, пенсионерка в возрасте семидесяти шести лет, отставники ВС, непризнанный писатель детективных романов, безработные учителя, некто с бицепсами и золотой цепью, экстрасенс-контактер и…

…и Лена Ратникова. Лена вошла в кабинет Обнорского, где заседала «приемная комиссия», и — стало тихо. Андрей сидел, уткнувшись в бумаги, и сначала Ратникову не увидел. Он ощутил тишину, поднял глаза…

— Вы не ошиблись? — спросил он сухо. — У нас конкурс на замещение места референта, а не фотомодели…

— Нет, — ответила Лена, — я не ошиблась. Я пришла устраиваться на работу именно референтом, Андрей… Викторович.

— Что ж… приступим, — сказал Обнорский.

— Ага, — подхватил Соболин, — давайте поскорей приступим.

Сказал — и заерзал тощей жопенкой на стуле, глаз от высокого разреза на Лениной юбке не отрывал, и было не очень понятно, к чему именно он хочет приступить поскорее.

Приступили. Очень скоро стало понятно, что — без всяких сомнений! — Ратникову нужно брать на работу: эрудиция, знание трех языков, компьютера, обаяние, семейное положение — не замужем. Соболин, как услышал, сразу сказал:

— Это, Леночка, знаете ли, очень хорошо… Это очень важно. У нас, знаете ли, работа часто и по ночам. Вот!

А Ратникова улыбнулась ему так, что Володя… Что Володя… Да он даже ростом выше стал, вот как!

— Спасибо, — сказал, подводя итоги, Андрей, — оставьте, пожалуйста, свои координаты у секретаря. О результате вам сообщат.

Когда Ратникова вышла, приемная комиссия дружно набросилась на Обнорского. Ты что, сказали ему, с ума сошел? НАДО БРАТЬ! Эрудиция, сказали ему. Языки. Компьютер. Обаяние.

— Не замужем! — сказал Соболин. — Надо брать! Вот!

— Да, — произнес Андрей, — достоинств у нее много. Вы еще не обо всех знаете, коллеги.

Коллеги ничего не поняли, а Обнорский объяснять не стал, вышел из кабинета. В приемной Ратниковой уже не было. Андрей догнал ее на лестнице. Лена стояла на площадке, прикуривала сигарету от изящной, видимо золотой, зажигалки.

— Зачем ты пришла? — спросил Обнорский, остановившись напротив.

— Андюша!

— Я повторяю: зачем ты сюда явилась?

— Хочу получить место референта в твоем агентстве.

— Ты его не получишь.

— А мне кажется наоборот. Я произвела впечатление. Я объективно имею право на это место. И субъективно тоже.

— И объективно и субъективно ты его не получишь.

Лена засмеялась, выдохнула дым:

— Решение принимает «конкурсная комиссия» или лично вы, господин директор?

— М-м…

— Значит, получу. У тебя же там, в комиссии, сплошь мужики, Андрюша! Один чуть в штаны не кончил, другой раздел меня глазами… Обязательно получу и буду у тебя работать.

Лена снова засмеялась, поставила ногу на ступеньку, обнажая ее в разрезе юбки высоко, демонстративно.

— А ведь ты и сам, Андрюша, не против мне еще одну юбку порвать. А?

— Пошла вон, — сквозь зубы процедил Обнорский, резко развернулся и, перешагивая через две ступеньки, двинулся наверх.

— Мы скоро встретимся, Андрюша, — догнал его голос снизу.

…«Конкурсная комиссия» проголосовала «за» большинством голосов.

Вечером Обнорский сидел дома и скучно, безо всякого настроения, пил водку… Затрезвонил телефон. Часто, агрессивно и настойчиво.

— Какого черта? — пробормотал Обнорский. Телефон звенел. — Ну, какого черта? — повторил он, потянулся и взял трубку. — Але.

— Привет, Обнорский, — произнес Катин голос…

«Это уже ни в какие ворота! Они что, сговорились? Они твердо решили атаковать меня парой? Где одна — там и другая. В один и тот же день… Да что же это такое?»

— Эй, Андрюша! А-у! Ты что же, язык проглотил?

— Нет.

— Это хорошо… Ну, как поживаешь? — спросила Катя.

— Х-х-х-оррошо, дарлинг.

— Идиот!

— Непонятно, но спорить не буду… что еще?

— Что еще? Тебе нужно что-то еще?

— Желательно. Ты очень нежна сегодня, Рахиль.

Катя молчала. Обнорский слышал ее дыхание. Ему показалось — совсем рядом. Свободной рукой он плеснул себе водки.

— Чтоб ты сдох, сволочь, — сказала Катя. Пошли гудки отбоя.