Мусорщик

— Мы скоро встретимся, Андрюша, — догнал его голос снизу. …»Конкурсная комиссия» проголосовала «за» большинством голосов.

Вечером Обнорский сидел дома и скучно, безо всякого настроения, пил водку… Затрезвонил телефон. Часто, агрессивно и настойчиво.

— Какого черта? — пробормотал Обнорский. Телефон звенел. — Ну, какого черта? — повторил он, потянулся и взял трубку. — Але.

— Привет, Обнорский, — произнес Катин голос…

«Это уже ни в какие ворота! Они что, сговорились? Они твердо решили атаковать меня парой? Где одна — там и другая. В один и тот же день… Да что же это такое?» — Эй, Андрюша! А-у! Ты что же, язык проглотил?

— Нет.

— Это хорошо… Ну, как поживаешь? — спросила Катя.

— Х-х-х-оррошо, дарлинг.

— Идиот!

— Непонятно, но спорить не буду… что еще?

— Что еще? Тебе нужно что-то еще?

— Желательно. Ты очень нежна сегодня, Рахиль.

Катя молчала. Обнорский слышал ее дыхание. Ему показалось — совсем рядом. Свободной рукой он плеснул себе водки.

— Чтоб ты сдох, сволочь, — сказала Катя. Пошли гудки отбоя.

— Интересно, — сказал Обнорский, обращаясь к холодильнику. — Закончится это безобразие с моими любовями хоть чем-то и хоть когда-то или нет?

Холодильник загадочно молчал…

Зверев по-прежнему работает в агентстве. Убийство таксиста он раскрыл, убийцу задержал и сдал «убойщикам». Кстати… «маленькая» со спиртом нашлась. Сашка заскочил к Оксане, попросил дать для работы несколько папок.

— Возьми на полке, в углу, — ответила Оксана, не глядя.

Зверев взял с полки папки канцелярские. Зовет:

— Ксюха, а это у тебя что?

— А что? — Ксюха говорит. Повернула голову: батюшки, «маленькая»!

— Ой, — говорит, — я же там глядела.

— Вот так ты и глядела! — попенял Зверев.

— Как будто бы спирта даже больше стало, — сказала, разглядывая «маленькую», Оксана, — странно!

Что тут скажешь? Бывает.

А вот генерал-майор Павел Тихорецкий неожиданно для всех подал в отставку. Ему прочили место Понедельника! А он вдруг — р-раз! — и в отставку. Некоторые связали это со смертью жены и психологическим надломом генерала.

В конце года помер Семен Галкин. Умер на улице, по дороге из бани. Шел, шел, схватился за сердце и упал. Подошли прохожие: э-э, пьяный. Пошли дальше… И попугай Прошка пережил своего хозяина всего на несколько дней. Его взяли к себе вьетнамцы. И кормили, и винцом, зная привычку Прошкину, баловали. Но попугай затосковал и умер.

Николай Иванович Наумов долгожданные акции порта все-таки получил. Не в тех количествах, в которых хотел бы, но получил. Впрочем, последнее время что-то странное вокруг него происходило: отдел технической безопасности обнаружил в офисе «жучок». Дважды СБ фиксировала некие автомобили, из которых, возможно, велось наблюдение за перемещениями Наумова. Проверка номеров показала, что номера липовые… Интересные фактики. Чувствовал Наумов себя крайне неуютно. Он приказал усилить меры безопасности, и инциденты более не повторялись. Но что-то же за этим пряталось?

Бабуин продолжал править. Многие были им недовольны. Но ведь так и не бывает, чтобы все довольны… С особо недовольными случались разные неприятности. У кого машина сгорит, у кого магазин. Или налоговая наедет беспредельно. Или хулиганы изобьют… Думай, Вася, как жить дальше! Понял? Вася, как правило, выводы делал верные, недовольство свое прятал куда подальше. Однако не ко всем такие методы приемлемы. Вот, например, Никита Директор. Этому морду не разобьешь! А ежели и разобьешь, то ведь он, сволочь такая, все равно не уймется. Отмороженный… Но и с Кудасовым сумели разобраться! Никиту Никитича повысили, перевели в Москву. Вот так. Безо всякого кровопролития и прочих ненужных глупостей. Просто и изящно. Перед отъездом в столицу Никита, невзирая на страшный цейтнот, нашел время встретиться с Обнорским.

Последнее время они встречались довольно редко. Безусловно, это было связано с острой нехваткой времени, но не только… Рушились некие связи. Это было не объяснить. Это происходило на другом уровне, тайном, глубоко личном, необъяснимом. Они посидели в «Гроте», выпили по чуть-чуть. Кудасов был довольно мрачен. Пытался это скрыть, но все равно прорывалось.

— Сожрут они тебя там, в этой Москве, Никита, — сказал Андрей.

— Зубы обломают, — ответил Кудасов и «между прочим» рассказал о нескольких делах, которые находились в разработке РУОПа. Никита Никитич сделал это неспроста. Были у него серьезные основания полагать, что с его переводом в столицу эти дела заглохнут.

Обнорский сразу понял, почему полковник затеял этот разговор. Намекнул, что будет со своей стороны «интересоваться», задавать время от времени кое-кому неудобные вопросы.

— Тогда возьми-ка папочку, — сказал Никита и положил на стол тонкую папку с несколькими листочками бумаги. — Дома посмотришь.

Они посидели еще несколько минут и расстались. У Обнорского было чувство, что навсегда. Он понимал, что это не так, что — глупость, что до Москвы всего час лету. Но чувство было… Вспомнился Стокгольм и прощание с Катей. Почему? Он не знал.

Вечером Обнорский просмотрел папку. Папка оказалась очень интересной, даже, можно сказать, захватывающей.