Муссон

Тому стало скучно, и он двинулся вдоль ряда гробов. Справа от его матери лежала мать Дориана, последняя жена их отца. Всего три года назад одномачтовое судно, на котором они плыли, перевернулось у входа в залив, и ее унесло в море. Течение оказалось мощным, и, несмотря на все усилия Хэла спасти свою жену, оно утащило вместе с ней и его самого. Их выбросило на голый берег в пяти милях от места крушения, и к этому времени Элизабет была уже мертва, а Хэл едва жив.

Том почувствовал, как в его глазах закипают слезы, потому что он любил Элизабет, насколько хватало сил в его сердце. Он кашлянул и провел рукой по глазам, не желая, чтобы Гай заметил его детскую слабость.

Хотя Хэл женился на Элизабет прежде всего для того, чтобы у осиротевших близнецов появилась мать, они очень скоро полюбили ее, а потом полюбили и Дориана, стоило ему появиться на свет. Вот только Черного Билли они не любили.

А сам Уильям Кортни не любил никого, кроме отца, и ревновал его ко всем с яростью пантеры. Элизабет защищала младших мальчиков от его мстительного внимания, пока море не забрало ее у них, оставив в одиночестве.

– Ты не должна была нас покидать, – тихонько сказал ей Том. И тут же виновато оглянулся на Гая.

Но Гай, погруженный в молитву, его не услышал, и Том отошел к другому гробу, рядом с гробом его родной матери.

Здесь покоилась Юдифь, эфиопская принцесса, мать Черного Билли. Мраморная фигура на крышке изображала красивую женщину с резкими, почти ястребиными чертами, которые унаследовал ее сын. Она была изображена в полукольчуге, что и полагалось тому, кто командовал сражавшейся с язычниками армией. На поясе у нее висел меч, на груди лежал шлем, а рядом – щит, украшенный коптским крестом, символом, существовавшим еще до римской власти над христианами.

Голова принцессы была непокрыта, пышные волнистые волосы напоминали корону.

Том смотрел на скульптуру на крышке гроба, чувствуя, как в его груди сильнее вскипает ненависть к ее сыну.

– Лошади следовало сбросить тебя раньше, чем ты выносила свое отродье! – На этот раз Том говорил вслух.

Гай встал и подошел к нему.

– Не к добру говорить такое умершим, – предостерег он брата.

Том пожал плечами:

– Теперь она ничего не может мне сделать.

Гай взял его за руку и отвел к следующему саркофагу в том же ряду. Оба брата знали, что он пуст.

И его крышка не была запечатана.

– «Сэр Фрэнсис Кортни, родился шестого января тысяча шестьсот шестнадцатого года в графстве Девон. Рыцарь ордена Подвязки и ордена Святого Георгия и Священного Грааля. Рыцарь-навигатор и моряк. Исследователь и воин. Отец Генри, доблестного джентльмена, – вслух прочитал надпись Гай. – Несправедливо обвинен в пиратстве трусливыми голландскими поселенцами мыса Доброй Надежды и самым жестоким образом казнен ими пятнадцатого июля тысяча шестьсот шестьдесят восьмого года. Хотя его смертные останки лежат на далеком и диком африканском берегу, память о нем всегда живет в сердце его сына, Генри Кортни, и в сердцах всех храбрых и преданных моряков, что ходили по океанам под его командой».

– Как отец мог поставить здесь пустой гроб? – пробормотал Том.

– Думаю, это потому, что он намерен когда-нибудь привезти сюда тело деда, – ответил Гай.

Том бросил на него короткий косой взгляд:

– Он тебе говорил это?

У него вызвало ревность то, что брату могли сказать что-то такое, чего не говорили ему, старшему. Все мальчики боготворили своего отца.

– Нет, не говорил, – качнул головой Гай. – Но я бы сделал именно это для своего отца.

Сразу потеряв интерес к разговору, Том вышел на середину подземелья. Здесь на полу был выложен мрамором и гранитом множества разных цветов таинственный круглый рисунок. По четырем сторонам круга стояли бронзовые чаши, которые должны были содержать в себе древние элементы огня и земли, воздуха и воды, когда в полнолуние во время летнего солнцестояния собирались рыцари ордена Святого Георгия и Священного Грааля. Сэр Генри Кортни был рыцарем-навигатором этого ордена, как и его отец и дед до него.

В центре сводчатого потолка подземелья находилось отверстие, открывавшееся прямо в небо. Крипта на самом деле располагалась не прямо под часовней, а сбоку от нее, и была выстроена так, чтобы через это отверстие лучи полной луны падали прямо на каменный рисунок на полу, под ногами Тома, – прямо на выложенный черным мрамором легендарный девиз ордена: «In Arcadia habito» – «Я пребываю в Аркадии».

Но ни один из мальчиков еще не был до конца посвящен в глубинный смысл всех геральдических тонкостей.

Том, встав на черные готические буквы, положил руку на сердце и начал произносить слова, которые однажды ему придется произнести при вступлении в орден:

– В это я верую, и это я буду защищать всей моей жизнью. Я верую в единство Господа в трех лицах, в вечных Отца, Сына и Святого Духа.

– Аминь! – негромко воскликнул Гай.

Оба они уже старательно изучали катехизис ордена, и их сердца пылко отзывались на него.

– Верую в причастие английской Церкви и в божественное право ее представителя на земле Вильгельма Третьего, короля Англии, Шотландии и Ирландии, защитника веры.