Муссон

Он почувствовал, как силы покидают его ноги. И пальцы, державшие воротник Гая, тоже слабели: Том чувствовал, как брат ускользает из его рук. В глазах потемнело, в безмолвной темноте вспыхнули звезды…

«Будь сильным!» – мысленно прикрикнул он на себя и заставил свои пальцы крепче сжаться на куртке Гая, а ноги – толкать воду энергичнее.

Свет вокруг стал ярче, тьма отступила, и внезапно голова Тома выскочила на воздух и солнце. Он глубоко вздохнул, наполняя грудь воздухом до боли, потом еще раз втянул в себя сладкий, словно мед, воздух, чувствуя, как он насыщает тело и возвращаются силы. Он потянулся к Гаю, схватил его за густые мокрые волосы и выдернул брата на поверхность.

Гай утонул. В нем не было признаков жизни. Открытые глаза его ничего не видели. А лицо стало восковым.

– Дыши! Бога ради, дыши! – закричал Том в это белое неподвижное лицо.

Обхватив грудь брата обеими руками, он с силой ее сжал. Эболи когда-то показал ему этот прием, и он помог. Из горла Гая вырвался мертвый застоявшийся воздух, смешанный с рвотой и стеблями водорослей.

Все это полетело в лицо Тому, и он ослабил хватку. Грудь Гая рефлекторно расширилась, втягивая воздух через открытый рот. Том еще дважды стискивал его, выгоняя воду, стараясь держать лицо брата над водой.

С третьим вздохом Гай закашлялся и задохнулся, потом судорожно задышал, теперь уже самостоятельно. Он моргнул, ничего еще не видя, потом его взгляд медленно сфокусировался. Да, он уже дышал, но с трудом, каждые несколько секунд его одолевал приступ кашля, но постепенно его взгляд стал осмысленным.

– Я тебя ненавижу… – прошептал он в лицо Тому. – Я все равно тебя ненавижу. Я всегда буду тебя ненавидеть…

– Но почему, Гай, почему?

– Не надо было меня вытаскивать, потому что когда-нибудь я тебя убью.

– Почему? – повторил Том.

– Ты знаешь почему!

Ни один из близнецов не слышал, как к ним подошла лодка, но теперь до них донесся голос Хэла Кортни, прозвучавший совсем рядом:

– Держитесь, ребята! Я уже здесь!

Команда баркаса бешено работала веслами, а Хэл повернул лодку к сыновьям. По его приказу лодка замерла, сильные руки схватили обоих юношей и вытащили из воды.

Доктор Рейнольдс ждал у поручней, когда Гая поднимали на борт «Серафима». Том стоял на палубе рядом с отцом и со странным горестным чувством наблюдал, как помощники хирурга уносят его брата вниз по трапу.

– Он меня ненавидит, отец, – прошептал он.

– Давай-ка посмотрим твой порез, парень, – проворчал Хэл.

Том безо всякого интереса посмотрел на свою рану. Морская вода почти остановила кровотечение.

– Это ерунда, – сказал он. – Царапина.

И снова посмотрел на отца.

– Он ненавидит меня. Это первое, что он сказал, когда я вытащил его на поверхность. Что я такого сделал?

– Гай с этим справится. – Хэл разорвал на Томе рубашку, чтобы увидеть рану полностью. – Он забудет и простит.

– Нет, ни за что, – покачал головой Том. – Он сказал, что всегда будет меня ненавидеть. А ведь он мой брат! Помоги мне, отец. Что мне делать?

Хэл не мог дать ему ответ. Он слишком хорошо понимал юношеские упрямство и настойчивость: некогда они являлись и его силой, и его слабостью. И знал, что Том прав. Гай никогда его не простит.

* * *

Это был самый прекрасный берег, какие только видел Хэл, а их ему попадалось немало во всех океанах, где он когда-либо плавал.

Гигантская гора стеной возносилась в небо, и слетавший с ее вершины ветер вскипал, как молоко, образуя мягкое пульсирующее облако, слегка отливавшее перламутром и розовым жемчугом, – эти краски облако позаимствовало у спускавшегося солнца. Склоны этой горы под скалистыми валами покрывали зеленые леса, а сияющие белизной пляжи внизу обрамляла пена прибоя.

Такая красота привела бы Хэла в восторг, если бы на него не нахлынули воспоминания, полные боли и ужаса. Зубчатые стены крепостного замка уже различались отчетливо, и с них таращились пушки, затаив в бойницах темные пустые глаза стволов. В подземной темнице под этими стенами Хэл провел три суровые зимы; даже теперь он содрогался, помня о том, как промерзал до костей. А на стенах форта Хэл трудился так, что обдирал ладони до крови и шатался от усталости.

На строительных лесах на стенах форта он видел, как умирало множество хороших людей, и именно здесь ему пришлось пройти трудный переход от юности к зрелости.

Хэл поднес к глазам подзорную трубу, чтобы осмотреть другие корабли, стоявшие на якорях в заливе. Его изумляло их количество. Он насчитал двадцать три паруса, и все они представляли собой большие торговые суда, в основном голландские.

Среди них Хэл заметил лишь одного англичанина, судя по виду – тоже корабль Ост-Индской компании, но это был не «Йоркширец». Его товарищ по плаванию здесь отсутствовал.

Опустив подзорную трубу, Хэл посмотрел на воды залива и на берег за ними. Его взгляд остановился на большом парадном плаце перед стенами замка, и тут же снова перед его мысленным взором возникла невыносимая картина казни его отца. Хэлу пришлось приложить немалое усилие, чтобы прогнать ее и сосредоточиться на том, чтобы подвести «Серафим» к стоянке и бросить якорь.