Идея эта по своему духу менее груба, чем идея Великой Индии (Аханд Бхарат), вынашиваемая индусами-националистами, и отождествлять их не следует. Если взгляды неокерзонцев, желающих расширить индийское влияние на Среднем Востоке, больше устремлены к западным рубежам Индостана, то индусские националисты глядят на восток – Юго-Восточную Азию с Индонезией – на страны, испытывающие огромное воздействие санскритской культуры. И все же имя Керзона было в особой чести, пока государством правили националисты – Индийская народная партия («Бхаратия джаната парти», или БДП). Тогда, в 1990-е, лорда Керзона цитировали часто.
Цитаты из Керзона звучали упреками: индийская внешняя политика во времена холодной войны привела к тому, что Индия (по словам Джасванта Сингха, министра иностранных дел с 1998 по 2002 г.) в значительной степени утратила влияние на отсталые области полуконтинента – поскольку Неру заботили «неприсоединение» и освобождение третьего мира. В итоге многие страны – такие как лежащий западнее Оман или Малайзия, простирающаяся восточнее, – перестали считать Индию серьезным залогом собственной безопасности. Холодная война закончилась, началась повальная глобализация, индийский капитализм сорвался с цепи – и неокерзонцы стараются снабдить Индию новой «передовой» стратегией, нацеленной более на Индийский океан и Азию, чем на весь остальной мир.
Следует отдать должное Джавахарлалу Неру: его внешняя политика вынужденно могла являться только производной величиной от условий, царивших внутри самой Индии. В 1950-х и 1960-х гг. индийцы все еще радовались независимости от Великобритании, а раны, причиненные империализмом, по-прежнему саднили. Как следствие, поясняет Шаши Тарур, биограф Неру, внешняя политика страны отвечала нуждам не государственным, а национально-освободительным [5]. Память о невзгодах британского владычества отступает в прошлое, и теперь можно по достоинству оценить его хорошие стороны. Поэтому точка зрения, присущая неокерзонистам, не столько походит на индийскую разновидность американского неоконсерватизма, сколько означает возврат к дипломатическому хладнокровию вице-королей, которые в эпоху британского правления смотрели на географическую карту в точности так же, как и нынешние повелители Индии. Джайанта К. Рэй, сотрудник калькуттского Института азиатских исследований имени Абул-Калам Азада, сказал в беседе со мной: вице-короли «просто обладали отличным геополитическим здравым смыслом и мягко распространяли свою власть по всей Азии. Временами у них бывало больше разумения, чем у любого нашего правительства, сколько их ни насчитывалось после 1947 г.».
Неокерзонская политика стремится сократить национальные рубежи Пакистана, Бангладеш и Бирмы не посредством завоеваний, а оживленным коммерческим сотрудничеством с этими странами. Дело пойдет быстрее с помощью вновь проложенных шоссейных дорог и трубопроводов регионального значения. В частности, Бирма вполне способна стать яблоком раздора для Индии и Китая. Китай укрепляет свои коммерческие и транспортные связи с Бирмой. Это в конце 1990-х побудило демократическую Индию к участию в проектах бирманского развития. Индийцы обучают бирманские войска и все меньше сожалеют об участи бирманских диссидентов – невзирая на одиозную природу местной военной диктатуры. Если Бирма когда-нибудь сделается свободнее и по-настоящему откроет свои границы, то исторические и географические связи могут пойти на пользу и Китаю, и Индии (даже притом что в начале XX в. бирманцы относились к индийскому купеческому сообществу с явной враждебностью).
«Более тесное сотрудничество» со странами, сопредельными Индии, объявил индийский премьер-министр Манмохан Сингх, способно превратить «любую отдельную область субконтинента» в сеть «взаимной зависимости ради взаимной пользы». Другими словами: Индия настолько сильнее экономически, чем любая сопредельная страна, что всякое развитие экономических отношений закончится однозначно: Индия мягко приобретет первенство и незаметно возьмет верх. В подобном случае утверждать еще и политическое превосходство было бы не просто излишне, но и неразумно.