Разумеется, Нарендра Моди – не Ли Куан Ю и не Адольф Гитлер. Он сам по себе и таков, как есть: новая гибридная разновидность политика – отчасти высокопоставленный чиновник с исключительными управленческими способностями, отчасти подстрекатель отребья, имеющий исступленных идеологических последователей. Он производит впечатление и вызывает беспокойство. Развитие средств массовой информации обернулось развитием стилей управления; и если в наступившем новом веке Барак Обама дает надежду миллионам людей, то предводители, подобные Моди, показывают, каким образом этот век способен расшататься: между представителями разных вероисповеданий возникают непробиваемые психологические преграды, покрытые лаком холодной бюрократической сноровки. Именно поэтому фигура Нарендры Моди столь важна: значительно отличаясь духовно от Махатмы Ганди, он предстает очень серьезным действующим лицом в повести об Индийском океане.
Руководители сплошь и рядом воплощают собой ту географическую, политическую и общественную среду, из которой вышли. Прежде чем пристальнее рассматривать характер Нарендры Моди и передавать содержание моей долгой беседы с верховным министром, разрешите описать Гуджарат, яркое миниатюрное подобие всей нынешней Индии – всего нынешнего мира, называемого Индийским океаном.
Гуджарат, по словам историка Двиджендры Трипати, «расположен исключительно удачно». Он лежит почти в центре индийско-океанского бассейна – и достаточно близко к Ирану и Аравийскому полуострову, чтобы очищать получаемую оттуда нефть и перепродавать ее на дальнейший вывоз. Благодаря двум огромным заливам – Качу и Камбею – Гуджарат имеет самую протяженную береговую линию и лучшие естественные гавани во всей Индии. Это огромное побережье глядит на запад – на Средний Восток и Африку, – а потому с незапамятных времен Гуджарат был землей торговли, куда отовсюду стекались несметные иноземцы [3]. Камоэнс пишет в «Лузиадах»:
Гуджаратцы, отличные корабельщики, сделали Камбейский залив самым восточным торговым пунктом западного Индийского океана – и самым западным пунктом торговли с Ост-Индией [5]. Здесь, у западного индийского побережья, можно было увидеть и левантийские фелуки, и китайские джонки [6]. Гуджарат находился там, где несколько торговых систем сливались воедино [7]. Гуджаратские ткани, производившиеся в несметном количестве, находили сбыт везде – от Аравийского полуострова до архипелагов Юго-Восточной Азии, – а порты Гуджарата уже в Средние века сделались международными средоточиями торговли. В эпоху британского империализма гуджаратские дельцы продавали ткани йеменцам, а плату брали тамошней серебряной монетой, которой затем ссужали английских купцов, приобретавших йеменский кофе, – и таким образом получали в итоге двойную прибыль [8]. Эту практическую жилку и пристрастие к новшествам дополняло, а впоследствии вытеснило стремление отправляться на поиски приключений. На заре XIX в. обширные гуджаратские общины, большей частью состоявшие из шиитов-измаилитов, появились в Маскате, Адене, Восточной Африке, на острове Ява и т. д. Особенно много было их в Малакке и Занзибаре [9]. То обстоятельство, что Ганди начал юридическую и политическую карьеру в Южной Африке, а не в Индии, вполне соответствует исконному гуджаратскому обычаю пускать корни по всем побережьям Индийского океана. Позднее, когда из-за горизонта поманили пальцем Соединенные Штаты и визовые ограничения стали менее жесткими, гуджаратцы хлынули к американским берегам. Они становились в США кем угодно – в том числе владельцами мотелей и компьютерными магнатами Кремниевой долины, расположенной к юго-западу от Сан-Франциско. Примерно 40 % индийских иммигрантов, обосновавшихся в Нью-Йорке, – гуджаратцы. Среди них заметен род Патэлей – сельских чиновников, которые в XIX в. приобрели достаточно земли, чтобы стать помещиками, затем отправились в Африку, а позже достигли Соединенных Штатов, ища новые коммерческие возможности.