37 % индийского населения – городские жители. В грядущие два десятилетия эта цифра достигнет 50 %. Бимал Патель, местный архитектор, заметил: индийскому правительству будет труднее всего сделать города, подобные Ахмадабаду, более привлекательными эстетически, более пригодными к обитанию. Здесь Моди при всей его неуемной энергии придется трудно: следует либо преуспеть вполне, либо доказать окружающим, что изо всех сил стараешься преуспеть. В определенном смысле строительство ГИФТа используется как возможность уклониться от исполнения непосредственных и неизбежных обязанностей – это, кстати, вполне объяснимо, учитывая, что во всем мире возникают новые предместья, а старые городские центры приходят в упадок.
При Моди разбивается новый парк протяженностью 10 км, по проекту Пателя, строятся новые набережные вдоль реки Сабармати, пересекающей Ахмадабад. Но по большей части верховный министр до сих пор уклоняется от вмешательства в местные дела и политику Ахмадабада и прочих гуджаратских городов, не стремится преодолевать нелегкие обстоятельства и осуществлять перемены. Как правило, индийские городские власти, с одной стороны, неисправимы, а с другой – слабы; поскольку истинное могущество почти полностью сосредоточено в руках верховного правительства, по городам не происходит почти ничего. Подобно многим другим руководителям индийских штатов, Моди не заботится сколько-нибудь серьезно о том, чтобы достичь согласия на муниципальном уровне и покончить с внутригородскими неурядицами. Впрочем, не исключено, что в один прекрасный день новая элита городского индийского общества может потребовать от политиков: «Занимайтесь местными делами – как бы неуклюже и неудовлетворительно это у вас ни получалось!» – и тут была бы видна подлинная свобода.
Я уж и не говорю о неофициальных общинах-кантонах, либо возникших, либо укрепившихся под властью Моди. Обнесенные стеной кварталы Ахмадабада – «старый город» – одно из немногих мест, в которых мусульмане, составляющие 9 % ахмадабадского населения, могут вступать в общение с индусами. В остальном же… Одно из самых трогательных зрелищ, виданных более чем за две недели скитаний по ахмадабадским окрестностям, предстало мне возле Саркхей-Розы – мечети, построенной в XV в. и посвященной шейху Ахмеду Хатту, духовному наставнику Ахмед-шаха. В тени средневековых колоннад и балконов, близ облицованного камнем четырехугольного водоема располагались на отдых семьи, шептались юные влюбленные, дети играли в мяч, верующие сходились помолиться. Опрятно оштукатуренные стены, изящно зарешеченные проемы больших окон сочетали в себе признаки исламской и индусской архитектуры – смешение, известное под названием индо-сарацинского стиля. А вот в ахмадабадском обществе подобного сочетания и смешения нет и не будет – по крайней мере, пока не зазеленеет новый парк и не закончится обустройство набережных. Возле Саркхей-Розы отдыхали только мусульмане.
Чтобы повидать больше и узнать Гуджарат лучше, я десять часов ехал на автобусе и автомобиле на юг – от Ахмадабада к Диу, приморскому городу, расположенному на самой южной оконечности Катхияварского полуострова, являющегося частью Гуджарата. Этот край изобилует памятниками португальской старины, имеющими особое отношение к обстоятельному рассказу об Индии, который мне хочется продолжить.
Я миновал нескончаемые россыпи хижин, тянувшиеся вдоль запущенных дорог, обгонял запыленные, скрипящие повозки, видел навесы и лачуги, сооруженные из мешковины и ржавых железных листов – вездесущую примету сельской Индии. Тот индийский ландшафт, который нам известен преимущественно по фотографиям из рекламных брошюр, богат яркими цветами – красным, зеленым, желтым и синим, – однако на деле видишь унылую картину в серых и коричневых тонах. Признаю, часто дороги были вымощены, а электричество и водопровод имелись повсюду. Как ни первобытно выглядела местность, но, если сравнить ее с более бедными землями Бихара и Западной Бенгалии, сравнение будет в пользу Гуджарата. Но заводить речь о второй Южной Корее? По меньшей мере еще несколько десятилетий Индия может оставаться региональной великой державой, исключительно важным государством, но едва ли разовьется до уровня, достигнутого «экономическими тиграми» Восточной Азии. «Моди любит преувеличивать и сыпать обещаниями, – сказал в беседе со мной некий журналист, – но слово у него расходится с делом».
Дав решающее морское сражение, Франсиско де Альмейда отобрал Диу в 1509 г. у турок-оттоманов, и впоследствии город служил важнейшей стратегической базой в индоокеанских владениях Португальской империи. Перед боем де Альмейда убедил местного мусульманского правителя перейти на португальскую сторону и не содействовать единоверцам. Эта победа позволила португальцам еще более хозяйски распоряжаться мореплаванием в тамошних водах. Поэт Камоэнс увековечил и славное завоевание, и постыдное предательство в своих «Лузиадах»: