Нам есть что переосмысливать в истории и есть чем гордиться. Те же самые парни — «комитетчики» из «Альфы» — не пошли на штурм Белого дома в Москве. Честь им и хвала! И есть ли разница — надлежало убить русского с Урала, украинца из Сум, грузина из Тбилиси или афганца из Кабула?
Ведь Борис Ельцин для кого-то тоже был Амином…
Асфальтовая дорога, изгрызенная на крутых поворотах гусеницами боевых машин, через разбитые и расщепленные шлагбаумы и посты спиралью поднялась на площадку перед главным дворцовым входом. Здесь стояли афганские грузовики, наполовину груженные мебелью: освобождали здание для нового ремонта. Солдаты, облепив громоздкий несуразный комод, недружно и с демонстрацией непосильности ноши едва доволокли его к машине и тут же с тяжелым бухом и с нескрываемым облегчением уронили на землю. Старший не сделал замечания, а нам пояснил, что подчиненных ругать не за что — эту побитую осколками и пулями рухлядь в самый раз свезти к дровяному базару. (Есть и такой в Кабуле.) И действительно, искореженные и посеченные дверцы держались одной петлей на «честном слове», а насквозь продырявленные боковины рассекали свет солнца на десятки играющих лучиков. Поинтересовался — какое имущество вывезли и осталось ли что-то во дворце? Словоохотливый афганец рассказал, что его взвод занимается перевозкой третий день, и во дворце, когда они приступили к работе, не было ни одной носимой вещи, только тяжелые — изуродованная мебель, взломанные сейфы. Все остальное, до нитки, унесли другие. Те, кто пришел сюда с автоматом и стрелял. Им и достался бакшиш.
Внутри было холодно, в разбитые окна задувал с гор колючий январский ветер. Оба лифта не работали. Один был загажен испражнениями, второй разворочен, видимо, взрывом гранаты. Полы и лестницы были подметены, во многих местах — тщательно вымыты. Фридрих Бокарев, полковник, который организовал мне эту «экскурсию» — без его инициативы сюда было просто не попасть, — пояснил, что в местах явно заметной чистоты соляркой и бензином замывали кровь. От этих освеженных проталин рябило в глазах — так их было поразбросано, поразметано вокруг. Ощущение — словно ступаешь по присушенным корочкам коросты, осыпавших тело прокаженного. Стены, лестничные марши и перила, лепнина на потолке и по верху стен, двери в служебные помещения, спальни Амина и детские комнаты — все это было густо помечено оспинами войны.
В одной комнате, явно детской (особое место — в первые годы жизни малыша она кажется ему огромным миром), на потолке были наклеены звезды, крупные и малые, огромный лунный серп в пепельном свете и Сатурн, если судить по предрассветному небесному пейзажу, планета Венера, сияющая над восточным горизонтом как утренняя звезда, и еще одна, очень яркая, наверное, Юпитер, наиболее важная для народов Азии по причине своего 12-летнего календарного цикла. В центре небесного свода — мусульманский полумесяц со звездой, обрамленный полем насыщенной яркой зелени. Почему в небесах помещен луг, в толк не мог взять. Да можно ли вообще распознать и расшифровать полет воображения ребенка, его милые бредни? Ему так захотелось, ему так увиделось — загадочны сознание и душа малыша. Лучше бы попросить, чтобы он сам рассказал… Но об этих планетах, выложенных детской нелогичной закономерностью по потолку-небу, мы никогда и ничего не узнаем. И тайна звезд — как и тайна зеленого островного лужка, вкрапленного неожиданностью и нечаянной радостью, восторгом детской фантазии в созвездия придуманной и вымечтанной им Вселенной, — погребена навсегда вместе с маленьким тельцем ее создателя.
И еще я увидел на коробке входной двери свежую черточку-царапину (не гранаты след — фломастера). Так мамы помечают рост своего чада, и, повторяя год за годом этот священноподобный семейный ритуал «выцарапывания» по дереву, забираясь пометками все выше и выше от пола, радуются возмужанию и зрелости своей кровинушки. Эта отметка в своем сиротливом одиночестве останется навечно зарубкой без продолжения, как прерванная жизнь…