Мутные воды Меконга

Подобные излишества можно было найти только в официальных гостиницах для иностранцев, тех, что готовы были отваливать больше половины дохода правительству. Она же держала простенький, официально не зарегистрированный пансион, имела договоренность с местным полицейским участком и никогда не давала рекламу. Именно поэтому она пускает таких постояльцев, как мы, фыркнула она, голодранцев без гроша в кармане, которые стирают вещи в раковине и ищут жилье по совету других. Она подозрительно оглядела нас. Если у нас проблемы с документами, она была бы очень признательна, если бы мы собрали вещички и убрались из ее гостиницы, пока все не уладится.

Еле уговорив ее оставить за нами комнаты, мы расположились в соседней забегаловке, чтобы обсудить варианты. Йохан уже засомневался в своем намерении отправиться в дельту Меконга и начал склоняться в сторону более дружелюбной Малайзии. Но разделенное горе – полгоря, и я попросила его отложить принятие решения, на случай если удастся уговорить управляющего одного из шикарных отелей поделиться со мной чернильным росчерком и печатью всего на секунду, пока эта печать не занята штампованием настоящих бланков.

Мой выбор пал на отель «Нью Уорлд», роскошное заведение с шеренгой привратников у дверей, где за ночь брали двести долларов. Служащие никогда в жизни не видели белого человека, говорящего по-вьетнамски, и окружили меня толпой. Я решила рассказать все как есть и отдаться им на милость. Я верила в то, что ни один вьетнамец не упустит новую возможность заработка, появившуюся благодаря очередной причуде бюрократов. Сотрудники вместе со мной посокрушались над моей проблемой, удивились, что такое ловкое решение могло быть придумано иностранцем – ведь иностранцы, как известно, глупы как пробки, – и с радостью отдали мне печать в обмен на пятидолларовую купюру. Они были довольны. Я тоже. Чиновники получат требуемые документы. Проблема решена.

Наутро мы вернулись в офис, нагруженные копиями документов, отражающих все аспекты нашей жизни, настоящие и выдуманные. Я решила перестраховаться и подделала международные водительские права и свидетельство о браке, готовая встретить любое требование во всеоружии. Но мистер Тыан лишь нахмурился, взял наши документы и пачку местных денег толщиной с кирпич и велел приходить за визами через три дня. Я даже немного расстроилась. Мы вышли на улицу.

Так получилось, что путь домой проходил мимо рынка с редкими животными. При виде темного и мрачного сарая меня захлестнули воспоминания. Крошечный детеныш леопарда с ушами, покрытыми клочковатым пушком, тянет лапки к маленькой макаке. Синекрылая птица на жердочке, всего в секунде от свободы, – и вот ее тащат вниз, чтобы навечно запереть в клетке. И чувство пустоты и безысходности, которое возникает, когда смотришь на измученных зверей, мечущихся за грязными решетками.

Но на этот раз все было иначе. Не нужно было беспомощно ходить от одной клетки к другой и сокрушаться, что сделать ничего нельзя, потому что кое-что я сделать все же могла. Я могла купить этих животных и отвезти их в Кукфыонг.

Йохан возразил – и у него были на то основания, – что покупкой редких животных я лишь поощряю торговлю на черном рынке. В его словах была доля правды, но я придерживалась мнения, что ситуация с охраной редких видов во Вьетнаме давно уже перешла тот барьер, когда чего-то можно добиться воспитательными методами. Пока вьетнамцы образумятся, охранять будет уже некого. Даже Тило считал, что у этих животных одна перспектива – полное вымирание в дикой природе с возможным восстановлением популяции в неволе, когда браконьерство сойдет на нет. Так не должны ли мы спасти как можно больше зверей, чтобы накопить генофонд и увеличить их конечный шанс на выживание? Торговля животными процветает, и этого не изменить. Мы не поощряем ее, а лишь отнимаем у очередного богатого китайца бесполезный тоник, который якобы спасет его от артрита.

Йохан согласился проводить меня внутрь, но был по-прежнему против моего безумного плана. Я не пыталась его переубедить. Я просто надеялась, что, когда время придет, он поможет мне погрузить осиротевших детенышей в поезд – до своего отъезда на юг, в дельту Меконга.

В лавке было темно и грязно, как и в прошлый раз. Я стала искать гиббонов, нырнув за прилавок с кипой звериных шкур и тихонько переговорив с потными хозяевами. Наконец принесли крошечного детеныша. Его шерстка была белоснежной и мягкой, как у овечки, глаза круглые и большие, а руки и ноги несоразмерно длинные. Йохан отложил камеру и подошел поглядеть. Гиббон робко выставил ручонку и обхватил крошечными пальчиками опасливо протянутый Йоханом палец. Через минуту они уже возились в углу; младенец изо всей силы вцепился в рубашку Йохана, а тот гладил его по голове и шептал всякие нежности по-немецки.

Я подошла к ним.

– Значит, ты поможешь мне посадить их на поезд? – спросила я.

– Я поеду с тобой, – тихо ответил он. – Купим столько, сколько сможем унести.