Мутные воды Меконга

Минуточку. О чем я только думаю? Ведь я приехала в Ханой, чтобы избавиться от Джея. Я покачала головой.

— Я поеду одна, — сказала я.

— А кто же, — ответил Джей с нарочным безразличием, — будет тебя снимать?

Фильм. Похоже, я оказалась в заложниках у треклятой камеры. Пора было решать — или полностью посвятить себя съемкам и снимать все, что вижу, или оставить оборудование и отправиться в путешествие налегке? Однако в таком случае у меня не будет доказательств моих открытий…

Решение пришло быстро. Что бы я там ни обнаружила в Тонкинских Альпах, мне хотелось, чтобы люди в Америке узнали об этом, хотелось показать тому механику, что он был не прав — или прав? И для этого мне был нужен Джей.

— Ладно, — ответила я. — Давай попробуем еще раз.

Мы договорились сесть на автобус до ханойского пригорода на следующее утро и приехали на вокзал в предрассветных сумерках. Автобус уже лопался по швам от пассажиров и груза, с явным перевесом в передней части. Я нашла уютную кучку мешков с рисом за последним сиденьем, сняла рюкзак, устроила себе гнездышко, села и уснула.

Когда я проснулась, мои глазные яблоки прыгали в глазницах среди грохота артиллерийских снарядов в клубящемся облаке пыли. Автобус бешено кидало из стороны в сторону, он тарахтел по неровной, как стиральная доска, дороге, словно соскочивший отбойный молоток. Несколько деревянных досок пустилось в пляс, обрушившись на мешок с опилками. Тот порвался, и в салоне началась настоящая песчаная буря, как в пустыне. Я проползла вперед, к последнему ряду пассажиров, которые сидели молча и безучастно, вцепившись в свои целлофановые пакеты, чтобы укрыть их от пыли. Завидев меня, изящная молодая девушка придвинулась на долю дюйма и немедленно принялась засыпать меня вопросами, говоря на английском с сильным акцентом.

— Сколько существ в вашей родственной семье? — спросила она и, не дождавшись ответа, продолжала: — Когда вы пьете виски?

Не успела она спросить: «Вы танцуете без штанов?», как я узнала строки из старого вьетнамского школьного учебника.

Мы вместе доделали ее просроченную домашнюю работу и перешли к более насущным темам. Собеседница гордо сообщила мне, что она не замужем и не работает. Только что ездила в гости к своему «милому», безработному почтовому служащему, который жил в Ханое. Они планировали пожениться, как только у него найдутся деньги, чтобы купить себе место. А пока она жила с родителями-пенсионерами на чайной плантации в деревне и ждала своего часа.

— Что же ты делаешь весь день? — спросила я.

— Ничего, — ответила она, поспешно пряча мозолистые руки меж колен.

По автобусу пошел слух, что мы болтаем, и стоило моей новой знакомой сойти, как кондуктор вызвал меня вперед, расчистив мне место. У него были серебряные клыки, выступавшие над нижней губой, и умиротворенное, как у Будды, лицо. Он спросил, откуда я родом, и, услышав мой ответ, расхохотался как ненормальный, ухватив меня за спину тяжелой рукой, чтобы я не сбежала.

— Я был вьетконговцем, — сообщил он, упрощая вьетнамские слова для меня.

Он говорил достаточно громко, чтобы несколько рядов в открытую наушничавших пассажиров все слышали.

— Убил двух американцев во время войны. Пиф-паф!

Он рассмеялся, взвел воображаемый курок и дважды выстрелил. Но не успела я отреагировать на его заявление о том, что он — бывший партизан-вьетконговец, как он достал свежий французский батон и разломил на две части.

— Теперь все по-другому, — сказал он и протянул мне половинку. — Добро пожаловать во Вьетнам!

Он уселся рядом, жуя мякиш, и стал рассказывать о том, как провел несколько лет в джунглях, как хранил в носке свою нормированную порцию риса, как солдаты устроили пир горой, когда несчастная корова из деревни наступила на мину, и как они голодали потом.

Стоило нам с Джеем сказать, что мы не знаем, где будем ночевать сегодня, как он посоветовал особенно живописную деревушку и приказал водителю доставить нас прямиком к порогу гостиницы. Он вовсе не пытался загладить свою вину за двоих убитых им солдат; его семья потеряла троих сыновей, и у него до сих пор были шрамы от шрапнели на локте и голени. Для него война кончилась и ее печали упокоились. К нам, американским туристам, он отнесся с непредвзятостью ребенка.

Деревушка, раскинувшаяся на берегах спокойной и мутной Красной реки[8], и вправду оказалась чудесной. Вода весело журчала по бамбуковым акведукам, стекая в замшелые бочки. Старуха шла вслед за буйволом, подбирая пучки соломы, упавшие с телеги с деревянными колесами. Мы с Джеем отправились в гостиницу бросить рюкзаки. Я достала камеру, чтобы снять последние лучи заходящего солнца, и столкнулась лоб в лоб с тремя полицейскими, которые пили виски на креслах за стойкой регистрации. Несмотря на сегодняшний случай в автобусе, я невольно попятилась. Добродушный кондуктор был в отставке. Эти молодые люди — нет. Они увидели меня в дверях и помахали рукой, я оказалась в безвыходном положении.