Muto boyz

— Да… — скептически вздыхал Чик, придирчиво оглядывая пустой зал, тележки с пыльными декорациями и лес штанкет[1], уходивший под самый потолок прямо над нашими головами. — О шоу-то здесь, конечно, и думать нечего. Здесь ты чёрта с два что-нибудь урвёшь, кроме разве что бутафорских булочек, яблочек и перьев с чернильницами. Конечно, мы будем их красть из принципа, но материальной пользы от этого — ноль.

Потом он вышел на середину сцены, поклонился несуществующим зрителям, прокашлялся и заблеял своим отвратительным голосом: «Под неебом гоооо-лубыыым! Есть гооо-род го-оооолубой!» Одно это уже говорило о том, что в этих стенах ему делать нечего.

…Под конец балета Чикатило признался, что его руки и ноги стали ватными, а слова доходят до него как-то с трудом, искажаясь и запаздывая. Он то и дело просил меня подержать вместо него канат, потому что ему казалось, что он вот-вот его выронит, и сетка накроет Спартака и весь кордебалет в придачу.

— Это тебя, блядь, накрыло, — ворчал я в ответ. — Как ты можешь есть эту шнягу?

— Эээ… да я и сам не знаю. Как это меня угораздило?

— Это и есть твоё обещанное «что-нибудь определённое»?

— Ну… да. То есть нет. Не знаю. Слушай, очень тебя прошу. Отъебись от меня ненадолго, ладно? Я хочу расслабиться.

— Да я тебя и так не трогаю! А расслаблен ты — дальше некуда. Разве что так, как тогда расслабился Валерка.

— Кто такой Валерка?

Даже в темноте я поймал непонимающий взгляд человека, который на время откуда-то выпал. Взгляд, наверняка позаимствованный у песочных человечков из клипов группы «Тооl».

— Эй, Чикатило. Это ведь было не первое колесо за сегодняшний вечер, правда?

— Слушай… блядь. Я больше не буду есть эту дрянь. Она мне не понравилась. Я даже не могу объяснить, чем именно, но не понравилась. А сейчас — пожалуйста. Подержи до конца этого долбаного «Спартака» мою верёвку, ладно?

— Давай уж тогда и наушник, а то опять уронишь, — вздохнул я. Блин, а ведь вечер начинался так хорошо — он обещал быть очень смешным, этот вечер, да и вообще. Я внезапно вспыхнул злостью по отношению к Чикатиле. Зачем эти прыжки в неизвестное, когда и так всё здорово, когда мы сидим и смеёмся? Это ведь уже была какая-то потеря человеческого лица. Я ненавидел Чикатилин диван, о который он несколько месяцев тёрся ластами и который постепенно превращал его в наркотически зависимого моржа, неспособного радоваться происходящему и напрягающего окружающих. По-моему, впервые за всё время нашего общения мне по-настоящему захотелось ударить Чикатилу.

Когда песочный человечек протягивал мне верёвку, его рука вдруг непроизвольно разжалась, и под тяжестью огромной сетки канатик полетел вверх. Я едва успел подхватить его, чуть не выронив при этом свой. Ладонь больно обожгло трением. Сетка (слава богу, она находилась в самом верху, а не над головой кого-нибудь из гладиаторов) резво колыхнулась, дёрнулась немного вниз и застыла в каком-то промежуточном положении. Чикатило откинулся на спинку своего стула, а я боролся с искушением обмотать его шею верёвкой № 6 и вздёрнуть его прямо над всеми этими танцующими потными задницами.

Только по прошествии нескольких лет я, вспоминая этот эпизод, сравнил его с девяносто третьим годом. Тогда Чикатило пришёл на работу в состоянии, намного худшем, чем под реладормом, а я положил его под стол и потом целый день смеялся. У меня не было по отношению к нему никаких эмоций, кроме ха-ха. Никакой злости, никаких переживаний за его будущее. А вот в девяносто седьмом году за то же самое мне захотелось его убить… Но в девяносто седьмом я ничто ни с чем не сравнивал. Я ещё не понимал, что со мной происходит то же, что годом раньше произошло с Оленькой. Так что я не вспоминал тогда все эти девяносто третьи, девяносто четвёртые и прочие безбашенные годы — я просто сидел и пыхал злобой на Чикатилу.

— Эй, шестой! Да что там с тобой? Ты что, пьяный? — раздался из другого измерения голос Володьки. Я, погруженный в свою злость, опять не обратил на него внимания. А Чикатило и подавно — он ведь тоже был во что-то погружён, только вот с недавних пор мы стали погружаться в какие-то разные глубины.

ТРАНКВИЛИЗАТОР: кокаин

АВТОСАЛОН: «Фольксваген-жук», «Порш-911»

Дача эксцентричного бизнесмена Виктора находилась в одной из ближних зон Подмосковья — там, где уже нет промышленного смога, но ещё не началось вспаханное тракторами бездорожье и полное отсутствие выбора благородных вин в местном сельпо. В общем, это была добротная, хорошая и милая дача со стратегически выгодным географическим положением. Нам даже не пришлось особо долго колесить по незнакомым просторам — всего-то и пришлось один раз свернуть с шоссе и потом двигаться по прямой. Всё в жизни Виктора было именно таким, как эта дача, простым, удобным и в то же время значимым. Прямо как в рекламных каталогах, которые мы с Чикатилой писали-верстали в «Спрейтоне».