Муза для чудовища (СИ)

— Ты мне только одно объясни, — пьяно требовала я. — Я всё понимаю, любовь зла, полюбишь и козла… Слушай, какая актуальная пословица, а? О чём это я?

— Не знаю, — Дашка пожала плечом и попыталась при помощи пульта уменьшить звук в проигрывателе. — Наверное, о том, как меня вообще угораздило со Стасом связаться…

— Наверное…

— А что тут понимать? Он красивый, высокий, взрослый. А я — это я. Маленькая уродина с лишним весом и кривыми ногами… Да когда он на меня внимание обратил, я же на седьмом небе была! Вокруг столько девчонок, намного красивее и интереснее, а Стас всё равно выбрал меня… Меня! Нет, сейчас-то я понимаю, что он со мной был только из-за моей щенячьей преданности. Не удивлюсь, если я не была его первой… жертвой.

— Даш…

— Я не пытаюсь оправдаться своими комплексами, но… Не хочу об этом говорить. Противно. Та Дания Сахипова умерла полтора года назад, вскрыв себе вены. Поэтому теперь уже никто не сможет понять, что она делала и акие цели преследовала. Дура я, Агатка, такая дура… Сама себе жизнь испортила.

Сейчас я смотрела на Дашку, вспоминала наш ночной разговор и понимала, что при всей нашей непохожести мы с ней совершенно одинаковые. Одним комбайном нас с ней переехало. И теперь надо как-то заново учиться жить и доверять людям.

Ингвара мы обнаружили спящим на подставке для обуви и, по зрелом размышлении, решили его не будить, спрятали шампанское в холодильник, украсили кухню шариковым букетом, после чего я пошла собираться на работу, а Дашка уселась напротив своего потенциального жениха.

— Буду ждать, пока проснётся, — сообщила она, нервно покусывая нижнюю губу, а я, мысленно скрестив на удачу пальцы, отправилась на встречу с Ианом.

Ну, и подарок же надо было купить.

ГЛАВА СЕМНДЦАТАЯ. ПОДРКИ

Идти на работу чёрт знает до чего не хотелось, и я не в шутку подумывала, а не воспользоваться ли мне тем, что в моём собственном коридоре, на моей собственной подставке для обуви… правильнее, конечно, было бы сказать «находящейся во временном владении»… В общем, не вполне трезвый начальник эротического отдела дрых, как сурок, в нашей с Дашкой квартире и в уc не дул.

«Так, может, и тебе, Вертинская, не играть в стахановца, не дышать на муз перегаром, а пойти и проспаться как следует?» — гаденько соблазнял внутренний голос.

«Нет уж! Пусть работает! И так целый день прогуляла!» — вякнула совесть.

— Чтоб я еще хоть раз в жизни ром пила… — проворчала я и решительно свернула на лестницу, не особо надеясь, что небольшая пешая прогулка поможет мне взбодриться, протрезветь и привести мысли в порядок.

К своему кабинету я подходила, отчаянно мечтая о тонизирующем коктейле умницы Дживса, который тот готовил для своего нерадивого хозяина Вустера. Я бы тоже сейчас не отказалась немного взбодриться.

Настроения не улучшила и найденная на рабочем столе гневная записка от Пеле. (Я, видите ли, забыла зарегистрировать один из его шедевров в бухгалтерии! Наивный, я и не думала этого делать! Пора всё-таки вернуть слову «эротика» его первоначальное значение, а то некоторые путают его с «порнографией»). От вида же лежащей рядом с запиской стопки рукописей меня едва не стошнило, но я вовремя вспомнила, что я профессионал, а не выпускница Смольного института благородных девиц, рухнула в кресло и первым делом позвонила Иану.

— Не ожидал тебя услышать раньше обеда, — произнёс он вместо приветствия, и я почувствовала в его голоcе улыбку.

— М-да?

— Ага. Учитывая, что в пять утра ты ещё не спала…

— М-да? — повторила я, не зная, что сказать. Хоть убейте, не представляю, как он об этом узнал. Хотя…

Я отняла от уха трубку и наградила мобильник мрачным взглядом. Зараза! Звонить мужчинам, находясь в подпитии? Нет, это точно не обо мне!

— Хочешь узнать, о чём ты меня спрашивала? — продолжал веселиться Джеро, а я честно призналась:

— Не хочу, — но тут же спросила:

— О чём?

— Интересoвалась, к какой категории мужчин я отношусь, — я закатила глаза и тихонечко стукнулась головой о столешницу. Нет! Нет! Я не рассказывала Иану о «дерьмовой» теории Светки Муравейко, одной из моих соcедок по общежитию.

— Все мужчины, — говорила она, небрежно двигая золотистую оправу круглых очков по переносице, — как большая замерзшая куча дерьма на асфальте. А мы, бабы, дуры жалостливые… выбираем себе по кусочку. Одна — побольше, другая — поменьше. И отогреваем бедолаг на своей груди, пока oни вонять не начнут.

Но категории… Какие категории? Я что, спрашивала у ара Джеро, большое он дерьмо или маленькое?

— М-да? — в третий раз повторила я, чувствуя себя полной дурой. — И что ты ответил?

н рассмеялся.

— Я возразил, что эту милую аксиому можно с лёгкостью применить и к женщинам. И упреждая твой вопрос. Ты спросила, хочу ли я поговoрить об этом, а потом бросила трубку, сообщив, что Дашку, кажется, тошнит.

Моя внутренняя стерва дрыгнула задней ногой и рухнула в обморок от позора, не забыв озвучить свою последнюю мысль:

— Я об этом не помню, значит этого не было.

Иан снова расcмеялся. Весело ему. Зараза.

— Мне плохо, а ты смеешься.

— Хочешь, чтобы я приехал и пожалел тебя?