Муза художника

Питер выглядел растерянным. Фрейя вспомнила о том, что он не выспался прошлой ночью. Когда Питер, отряхивая руки, посмотрел на них, он был похож на докторанта, защищающего диссертацию перед комиссией, которая осаждает его вопросами, — Фрейя надеялась, ей никогда не придется это делать. А София, беспощадная, как любой член комиссии, продолжала:

— Значит, именно таким вы намерены представить Рииса в своем докладе? Домашним тираном?

Когда Фрейя была маленькой, она частенько приходила Софии на выручку, если у той возникали напряженные ситуации в обществе. В Бухаресте жена посла, случалось, перегибала палку, высказывая свое мнение и отталкивая тем самым от себя людей, что могло плохо отразиться на работе ее мужа. Поэтому когда Фрейя отвлекала внимание на себя, просто попросив стакан молока или прокомментировав что-то, это разряжало обстановку, и ей были признательны.

— Я пойду принесу еще печенья, если никто… — начала она, поднимаясь.

София повернулась к ней и, пока Фрейя с пустой тарелкой проходила мимо хозяйки дома, на тех же повышенных тонах продолжила:

— Ну что, Фрейя, теперь ты видишь? Видишь, почему я хотела скрыть от них этот дневник?

— Утверждения о том, что он был тираном, ничего нам не дадут, — говорил Питер, пока Фрейя спускалась по лестнице. — Это зависит от того, как посмотреть. Никто не хочет знать о том, как Пикассо обходился со своими женщинами. Все мы предпочитаем, чтобы наши герои были порядочными, деликатными людьми.

Но, глядя на расстроенную Софию, он говорил уже не так уверенно, как тогда, когда совсем недавно приводил тот же аргумент Фрейе.

— Я имею в виду, что биографы художников иногда обнаруживают вещи, о которых мы предпочли бы не знать.

— Ну конечно, теперь вы все сведете к вопросу эмансипации женщин.

Звук голоса Софии стал слабее, когда Фрейя оказалась на первом этаже.

— Но для женщины того времени служить музой было честью. Северину ранило, когда он приглашал других натурщиц, вы помните об этом? В дневнике нет ни намека на то, что она чувствовала себя униженной или использованной.

Вместо того чтобы направиться с тарелкой прямо в буфетную, Фрейя быстро заглянула в кабинет. Как она и рассчитывала, дневник по-прежнему лежал на рабочем столе Питера, хотя большую часть других материалов он уже уложил в свой портфель. Прислушавшись, нет ли шагов на лестнице, и убедившись в том, что по-прежнему слышит оба голоса, которые громко спорили наверху, хотя слова различать стало уже трудно, Фрейя схватила дневник. Сжав томик в руке, она в один миг засунула его за ряд книг на верхней полке одного из шкафов позади широкого полированного стола мистера Алстеда, после чего подхватила тарелку и поспешила спуститься на один лестничный марш, в кухню.

Когда Фрейя вернулась с новой порцией печенья, Питер все еще расхаживал перед окном, слишком возбужденный, чтобы сидеть на месте.

— Но Северина постоянно думала о свободе, которая была у нее до замужества, — говорил он. — Она даже вела дневник на французском. Это можно интерпретировать как желание вернуть студенческие годы, но также и как стремление скрыть свои мысли от Виктора, который был не так силен в этом языке, как его жена. Может, она боялась, что он найдет дневник и захочет его прочитать.

— Хотя с другой стороны, — ставя тарелку, возразила Фрейя, которая не хотела, чтобы София чувствовала себя брошенной, — это может ничего особенного не значить. Возможно, для нее просто важно было попрактиковаться во французском или обезопасить дневник от других любопытных глаз, необязательно от Виктора. От их служанки, от случайных посетителей…

— Однако вы не можете не признать, что она кажется намного счастливее, когда пишет о минувших парижских днях, чем о том, как тушит чернослив Виктору на ужин.

— У них было мало денег. Они жили ради искусства, — сказала София, положив обе руки на подлокотники кресла. — Это чистая и достойная жизнь — полностью посвятить себя чьему-то искусству.

— Но жертвовать собой — неужели это так прекрасно? — поинтересовался Питер. — Заточать себя в удушливых комнатах, где у нее было не больше жизни, чем у стола или стула?

— Это была их жертва — их обоих, совместная. Его — как художника, и ее — как музы. Я повторяю вам, что во времена Северины женщин не возмущала такая роль.

— А как же тогда последняя запись, когда Виктор не хочет, чтобы их фотографировали? — привел свой аргумент Питер. — Не потому ли это, что ее сундуки и чемоданы уже стоят у двери? С нее довольно, и она собирается уходить. Вам не кажется, что они беспокоились, как бы фотография Грейс не сделала его несостоятельность как мужа достоянием общественности?

Теперь Фрейя поняла, на что надеялся Питер, когда звонил племяннику Грейс в Иллинойс. Если бы удалось найти ту фотографию, это многое бы дало.