Муза художника

— Вовсе нет! — вскричала София, вцепившись в подлокотники. — Это из-за ее интересного положения, которое к тому времени… из-за ее беременности… неужели вы не понимаете? Виктор не хотел, чтобы его жену фотографировали, когда явно видно, что она ждет ребенка. И Северина этого не хотела. Выставлять свое тело напоказ в таком положении считалось для интеллигентных людей чем-то пошлым и неподобающим.

— Ну, у меня другое мнение. Я думаю, Северина уходит за дверь и об этом пишет в конце дневника. Она больше не собирается появляться на картинах Виктора. Никогда. Неужели это не напоминает вам финальную сцену из «Кукольного дома»?[43] У меня из головы не выходила Нора, когда я заканчивал читать дневник. И я проверил, между прочим. В тысяча восемьсот восьмидесятых эту пьесу неоднократно ставили в Копенгагене. Она была очень популярна. Они могли…

— Позвольте вам напомнить, что пьеса Ибсена — это художественное произведение, плод воображения. Дневник же — повседневные записи, а не какая-то романтическая сказка. И Северине далеко, очень далеко до фривольной Норы.

София осторожно поставила чашку на блюдце. В последовавшей паузе они с Питером повернулись к Фрейе, на поддержку которой оба рассчитывали.

Но та решила, что сможет принять чью-то сторону только после того, как проведет больше времени с дневником. София полагалась на воспоминания двадцатилетней давности. Но она, по крайней мере, изучала записи длительное время, прежде чем сделать выводы, в то время как Питер прочитал их лишь недавно; и к тому же Питер всегда делал поспешные предположения, которые, как намекнул Мартин, порой оказывались ошибочными. Фрейя подумала о спрятанном дневнике, который ждал ее на дальней полке шкафа. Последовало долгое молчание.

— Я допускаю, что она восхищалась Виктором как художником, — наконец заговорил Питер. — Вполне естественно! Он выдающийся живописец. И я бы никогда не стал утверждать, будто Северина с самого начала противилась традиционной роли жены. Ситуация обострялась постепенно, пока не дошла до точки, когда он… показал, как далеко может зайти, чтобы сохранить контроль над ней. Эта запись в дневнике, ну, когда они вступают в… ну, физическую конфронтацию, и Риис, ну…

Он не договорил и уставился в пол, по-прежнему с упрямым выражением лица.

София очнулась от задумчивости и снова оживилась. Она громко вздохнула и поднялась на ноги.

— Я вас уверяю, мы бы ни за что не хранили работы художника, которого можно было бы… обвинить в подобных вещах. Я поговорю с Мартином Дюфреном об этой… этой вашей затее. Надеюсь, он все поймет. И я была бы признательна, если бы вы вернули мне ключ от дома. Можете оставить его в кабинете, когда будете уходить.

Питер опустил голову. Было ясно, что дневник остается в доме. Фрейя продолжала держаться нейтральной позиции, осторожно наливая еще одну чашку чая для Софии и не глядя в глаза Питеру, когда тот выходил из комнаты. Ее следующим шагом, как только он покинет дом, будет объявить Софии о том, что дневник пропал.

БУХАРЕСТ, 1984 ГОД

Йон стоит на углу улицы, пытаясь выпутаться из разговора с Логаном, который перехватил посла по пути на работу и, предварительно оглянувшись по сторонам, принялся рассказывать об особом интересе нового шофера к искусству.

— Я говорил с ним на днях, когда он ждал, чтобы подбросить нас до ресторана, — сообщает Логан. — Зовут Михай… как-то там… Михай Олтяну? Так вот, он числится в аспирантуре кафедры искусствоведения Бухарестского университета. Я сказал, что преподаю литературу, но он не поверил, о чем крайне вежливо намекнул мне. В чем дело? Неужели, — Логан нахмурил брови и надул щеки, — у меня недостаточно профессорский вид? В общем, руководителем этого Михая был Нестореску. Доктор Трайан Нестореску. У меня на факультете прошел слушок, что в прошлом году Нестореску — Император, как они его называют, — потерял работу. Обычное дело, его заподозрили в антигосударственных действиях. И Михай лишился научного руководителя. Но он по-прежнему надеется как-то выкрутиться и получить степень. Хочет преподавать и писать об искусстве, как Нестореску. Достойный парень этот ваш Михай.

Принимая во внимание всю эту импровизированную хвалебную речь, а также заметив, как что-то перешло из рук Логана в руки водителя, когда они подошли к машине, Йону несложно догадаться: первый поручил второму сделать для него несколько покупок, когда София в следующий раз пошлет шофера в «Комтурист». Возможно, согласие Логана поведать Йону историю Михая было частью их сделки.

— И вот еще что. Сферой исследования Императора было европейское искусство девятнадцатого века. Когда я упомянул о вашей маленькой коллекции, у Михая аж глаза загорелись. Вы могли бы как-нибудь позволить ему взглянуть на картины?