Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»

Однако положение осажденных с каждым днем становится все тяжелее. Сохранились письма дворянских жен, их основной мотив – «одва чють живы». И это пишут помещицы, имевшие осадные дворы и кое-какой припас в них! А что приходилось переносить «молодшим» посадским людям, пришлым крестьянам! То были все мизансцены огромной «народной драмы», по словам А. Пушкина, под названием Смута!

Изменилась не в пользу Смоленска и общая обстановка в стране. 24 июня под Клушиным войска Шуйского терпят сокрушительное поражение, и именно оно предопределяет дальнейшую судьбу незадачливого царя. Низведенный с престола и постриженный в монахи, он до конца выпьет горькую чашу позора – в 1611 году его провезут по улицам Варшавы, приветствовавшей триумф польского гетмана Жолкевского… Кстати, среди трофеев окажется и пленный к этому времени Шеин.

Сменившая Шуйского «семибоярщина» заключила в августе 1610 года договор с гетманом Жолкевским об избрании на русский престол сына Сигизмунда III, королевича Владислава. В итоге все становилось с ног на голову: сопротивление королю превращалось в государственное преступление, а бесконечные уступки и предательство – в политическую добродетель.

Но Смоленск по-прежнему оставался неодолимым препятствием на пути королевских войск. Даже прибывшая в конце мая из Риги осадная артиллерия не поколебала решимости его защитников. Правда, между сторонами возобновились переговоры, однако Шеин упорствовал и не собирался отдавать город королю. При этом на него сильно давило дворянство. Его смущали не только факт признания королевича Владислава русским царем, но и раздача Сигизмундом III въездных грамот на их поместья переметнувшимся изменникам.

Шеин остался глух к беспокойству помещиков, чем вызвал сначала недовольство, а потом – лютую ненависть к своей персоне. В дворянской среде его даже сравнивали с Иваном Болотниковым: «Воцарился де Михайла Борисович ныне в Смоленске так же, что Болотников в Туле, и Болотников де смерти на себя дождался ж, а Михайла де Борисович того не ведает, что над ним в Смоленске будет». Аналогия с Болотниковым, конечно, чисто поверхностная – помещикам просто невмоготу стало сидеть в осаде, «за мужика битца», и уж тем более запаздывать к королевской раздаче имений. Но вот угрозы в адрес воеводы были отнюдь не пустыми. В среде дворян зрел заговор: «Мы деи Шеина, зграбя, выдадим за стену, будет деи в Польше с Шуйским».

Чем можно объяснить «крепкостояние» Шеина?

Трудно ответить однозначно. Без всякого сомнения, большое значение имел патриотизм смоленского воеводы. Недаром в знаменитых письмах, которыми обменивались города в период создания первого ополчения, его сравнивали с патриархом Гермогеном, уморенным «гладом» за свое «крепкостояние» Сигизмунду III: «А тем и утешаются (русские люди – Авт.) Божьим милосердием, что дал Бог за православную веру крепкого стоятеля, святейшего Ермогена, патриарха Московского и всеа России, а в Смоленску архиепископа да премудрого боярина Михаила Борисовича».

Заметим, что Смута основательно перетрясла многие нравственные представления современников. Бесчисленные измены, «перелеты» от Шуйского к Лжедмитрию II и обратно, интриги и непостоянство возвысили до уровня высочайшей добродетели то, что раньше воспринималось как обычная норма поведения. И если вдуматься – то, что делал в эти годы Шеин, делали без особого шума многие воеводы XVI века. Мы это подчеркиваем не для того, чтобы умалить роль Шеина – просто иная эпоха принесла с собой иную шкалу ценностей.

Был в позиции «премудрого боярина» и свой политический расчет, ориентация на те круги, которые не верили в возможность «унии» с Речью Посполитой. «Уния» действительно была трудновыполнимой – слишком несовместимы были цели договаривающихся сторон. И прежде всего самого Сигизмунда III, который, который, вопреки августовским статьям, стремился отторгнуть Смоленск, а в будущем обосноваться на Московском престоле, уже «занятом» собственным сыном. «Седьмочисленные» бояре готовы были пойти и на это, предписав Шеину сдать город, но тот отказался, за что получил новую порцию обвинений: мол, «так затвердел», что не хочет видеть «государского добра».

Агрессивные планы Сигизмунда III стали особенно явными после появления под Смоленском «великого посольства» из Москвы, которое возглавлял боярин В. В. Голицын и ростовский митрополит Филарет. Переговоры зашли в тупик, закончились арестом и высылкой послов в Речь Посполитую. Шеин, несомненно, знал о переговорах и понимал, что для русских послов сопротивляющийся Смоленск был едва ли не единственный козырь в общении с королем. Это придавало ему стойкость. Впрочем, к этому времени Смоленск уже перестал играть незавидную роль разменной карты в политической игре. И дело здесь не просто в мужестве и упорстве жителей и их воеводы, а в последствии ими содеянного: осажденный город придал патриотам веру и одновременно накрепко приковал к себе королевскую армию, создавая условия для организации сил, которые затем вышвырнут интервентов вон из страны.