Музей невинности

Несмотря на плохие, насмешливые отзывы критиков, зрителями фильм был встречен очень хорошо, а сборы «Разбитых жизней» побили все рекорды. Во время последней сцены, когда Папатья в двух гневных и грустных песнях сетует на судьбу, многие плакали, и старые, и молодые, особенно часто слезы лились у женщин в провинции, и зрители выходили из сырых душных кинотеатров с покрасневшими и распухшими глазами. Восторженно встретили и предпоследний эпизод, в котором Папатья убивает умоляющего о пощаде богатого подлеца, который запятнал ее честь, когда она была почти ребенком. Эта сцена оказывала такое воздействие, что наш друг из «Копирки», Экрем-бей, исполнивший роль злодея — обычно он играл византийских священников и членов армянских тайных политических организаций, — вскоре устал от граждан, пытавшихся плюнуть ему в лицо или дать пощечину, и некоторое время не выходил из дома. Фильм стал популярным еще и потому, что вернул в кинотеатры зрителей, которые за «годы террора», как теперь называли этот период, отучились смотреть фильмы на больших экранах. Новой жизнью наполнились не только кинотеатры, ожила и «Копирка»: увидев, что производство возродилось, многие приезжали в бар, который превратился в своего рода биржу всех стамбульских киношников, и каждый стремился там себя продемонстрировать. В конце октября, ветреным дождливым вечером, в девять часов я по настоянию Феридуна отправился в «Копирку» и увидел, что мой авторитет там невероятно возрос и, как выражались в те дни, у меня «появился вес». Коммерческий успех «Разбитых жизней» превратил меня в успешного—даже смекалистого и оборотистого — продюсера, а это многократно увеличило количество желающих посидеть со мной за одним столом и подружиться.

Помню, в тот вечер голова кружилась от лести, внимания и ракы, и в какой-то момент мы оказались за столом вместе—Хайяль Хайяти, Феридун, я, Папатья и Тахир Тан. Экрем-бей, пьяный не меньше моего, отпускал Папатье непристойные шутки, напоминая о сцене изнасилования, фотографии которой были бессчетно растиражированы газетами. А Папатья со смехом парировала, что «дело уж сделано» и что «бедные» мужчины ее теперь не интересуют. Феридун в какой-то момент вспылил, потому что Папатья влепила хорошую затрещину одному снобу-критику за соседним столиком, который смеялся над ней и ругал фильм—заурядную, по его словам, мелодраму, но вскоре об этом все забыли.

Экрем-бей похвалился, что после картины получает больше предложений сняться в рекламе финансовых компаний, между тем как обычно актеров, сыгравших отрицательных героев, снимать в рекламе не любили, и что он вообще теперь ничего не понимает. Разговор сам собой вращался вокруг финансовых компаний и ростовщиков, бравших деньги в управление под двести процентов годовых. Так как эти конторы давали множество рекламы в газетах и по телевидению, используя знаменитостей «Йешильчама», ее в обществе воспринимали хорошо. И поскольку пьяные завсегдатаи «Копирки» считали меня успешным, современным деловым человеком («Предприниматель, который любит искусство, идет в ногу со временем», — говорил Хайяль Хайяти), то когда разговор заходил о деньгах, все уважительно замолкали и слушали меня. После кассового успеха «Разбитых жизней» во мне разглядели дальновидного, безжалостного капиталиста, и вместе с тем все забыли, что я пришел в «Копирку» много лет назад, чтобы сделать актрису из Фюсун. Стоило же задуматься над тем, как быстро они забыли Фюсун, любовь к ней вспыхивала во мне с новой силой, обжигая изнутри, мне хотелось немедленно увидеть ее, и я чувствовал, что еще больше люблю ее за то, что она сумела не запачкаться в убогом и постыдном обществе, не запятнать свою честь, и в очередной раз понял, что был прав, держа ее подальше от всех этих людей.

Песни, которые по фильму пела Папатья, на самом деле исполняла подруга ее матери, одна неизвестная пожилая певица. После успешной премьеры Папатья сама решила выпустить их на пластинке. Тем вечером мы договорились, что кинокомпания «Лимон-фильм» это начинание поддерживает и что будет снято продолжение «Разбитыхжизней». Предложение сделать второй фильм исходило не от нас, а от кинопрокатчиков и владельцев кинотеатров из Анатолии. Об этом же просили и другие, поэтому Феридун решил, что «отказ будет противоречить природе вещей» (модный речевой штамп тех лет). Неважно, была ли героиня доброй или нет, в конце фильма она, как и все девушки, лишившиеся чести, непременно умирала, не обретя семейного счастья. Героиню Папатьи постигла та же участь, и, чтобы сюжет казался правдоподобным, предполагалось, что она в конце первого фильма не умерла, а лишь была ранена и сделала вид, будто погибла, чтобы спрятаться от злодеев. Действие должно было начаться в больнице.