Музей невинности

Заима, который стремился вести европейский образ жизни, беспокоило, что «Мельтем», появившийся на рынке с рекламой, в которой участвовала немецкая модель Инге, не смог завоевать популярность в кругу состоятельных стамбульцев и у жителей больших городов.

— Да, в провинции нас любят, — подтвердил За-им. — У людей там вкус не испорчен, поэтому они больше турки, чем мы! Но ты не обижайся и не отговаривай меня... Я хорошо понимаю, что ты испытываешь к Фюсун. В наше время любовь, длящаяся долгие годы, вызывает огромное уважение, кто бы что ни говорил.

— А кто что говорит?

— Никто и ничего, — Заим явно не желал продолжать тему.

Эти слова означали: «В обществе о тебе все забыли». Разговор не клеился, Заим скрывал правду, потому что не хотел меня обижать, и я был ему за это признателен. Он улыбнулся—открыто, по-дружески; его улыбка вселяла уверенность. Но мне почему-то стало больно, что меня забыли в моем прежнем кругу, в кругу друзей. На его вопрос о делах я ответил:

— Все хорошо. Мы с Фюсун поженимся. Я вернусь с ней в общество... Конечно, если эти отвратительные сплетники смогут меня простить.

— Друг мой, не обращай на них внимания, — утешал меня Заим. — За три дня обо всем забудут. По твоему лицу, по твоим глазам видно, что у тебя все в порядке. Когда я услышал о Феридуне, то подумал, что Фюсун наконец возьмется за ум.

— Откуда ты узнал о Феридуне?

— Да какая разница!

— Ладно! А твоя свадьба не намечается? — сменил я тему разговора. — Есть кандидатура на примете?

— Смотри, Хильми с Неслихан... — Заим посмотрел на вход.

— О-о-о, какие люди! — Хильми подошел к нашему столу.

Неслихан выглядела отлично. Да и Хильми тоже. Он не доверял портным из Бейоглу и всегда одевался в лучших магазинах Италии. У них был такой ухоженный, шикарный, благополучный вид, что любо-дорого посмотреть. Они улыбались, но в улыбке сквозила насмешка над всем, и я понял, что у меня так вести себя уже не получится. На мгновение мне показалось, что Неслихан смотрит на меня с испугом. Я пожал им руки, но был сдержан, потом занервничал из-за этого и почувствовал неловкость. А ведь я только что сказал Заиму, что вот-вот вернусь в то общество, которое глянцевые журналы претенциозно называли «большим светом». Мне захотелось попасть обратно в тот мир, где я жил с Фюсун, в Чукурджуму.

В «Фойе», как всегда, было много посетителей. Я рассматривал цветы в горшках, гладкие стены, роскошные лампы, словно припоминая старую фотографию приятного события. «Фойе» тоже постарел. Смогли бы ли мы когда-нибудь сидеть здесь с Фюсун, ни о чем не беспокоясь, наслаждаясь жизнью и тем, что мы вместе? «По всей вероятности, да», —уверял я себя.

— О чем-то ты замечтался, — прервал мои мысли Заим.

— Да просто перебираю все, что знаю о Папатье.

— Раз она этим летом станет лицом «Мельтема», ей надо будет бывать на наших вечеринках, на приемах. Что скажешь?

— О чем ты спрашиваешь?

— Нормальная ли она? Будет ли прилично себя вести?

— С чего бы ей вести себя неприлично? Она ведь актриса. К тому же звезда.

— И я как раз об этом. Знаешь, бывают такие кривляки, которые играют богачек в турецких фильмах... Чтобы нам не оказаться, как они.

Заим перенял это выражение от своей матери — «чтобы нам не оказаться, как они». Он, конечно, имел в виду обратное: «чтобы она не оказалась, как они». Подобным образом он относился ко всем, кто был ниже происхождением, и Папатья исключением не стала. Но я рассуждал разумно и решил, что сидеть с Заимом в «Фойе» и сердиться на узость его взглядов глупо.

Подошел метрдотель Сади, которого я знал много лет. Я спросил, какую рыбу он нам посоветует.

— Вы к нам теперь совсем не приходите, Кемаль-бей, —укоризненно покачал он головой. — И матушка ваша тоже не бывает.

— У матери после смерти отца пропало всякое желание ходить по ресторанам.

— А вы все же приводите госпожу, Кемаль-бей. Мы ее повеселим. Когда у Караханов умер отец, они привозили мать на обед три раза в неделю и сажали за стол у окна. Госпожа и обедала, и отвлекалась, разглядывая прохожих.

— Знаю я эту женщину... Она старинных порядков, как из гарема... — пояснил Заим. — Черкешенка, зеленоглазая, все еще красивая, хотя ей за семьдесят. Так какую ты нам рыбу дашь?

Иногда Сади изображал нерешительность; «Пагр, барабулька, рыба-меч, морской язык»,—перечисляя названия, он умудрялся, бровями и усами, шевелящимися вверх-вниз, сообщать подробные сведения о вкусе и качестве рыбы. Иногда сокращал свой доклад:

— Я подам вам сегодня жареного морского окуня, Заим-бей. Ничего другого не советую.

— А что на гарнир?

— Что желаете. Вареный картофель, руккола.

— А на закуску?

— Соленый тунец этого года.

— Еще красного лука принеси, — попросил Заим, не поднимая головы от меню.

Он открыл последнюю страницу, где было написано «Напитки».

— Ну вот, прекрасно! «Пепси», «Анкарская содовая», даже «Эльван» есть, а «Мельтема» опять нет! — возмутился Заим.

— Да ведь ваши раз завозят, а больше не приезжают. Пустые бутылки неделями за кассой стоят, — посетовал Сади.