Музей невинности

Я не смог добиться от нее ничего — ни мольбами, ни угрозами. Тогда в Стамбуле не существовало частных сыскных бюро, какие показывали в американских фильмах, поэтому проследить, куда она ходит, не представлялось возможным. У отца работал охранник, Ра-миз, который иногда выполнял всякого рода тайные поручения. Я попросил его деликатно заняться расследованием кражи, которая якобы произошла у меня в конторе, и поручил разыскать Фюсун, ее отца и тетю Несибе, однако Рамиз пришел с пустыми руками. Я обратился к моему дяде Селями-бею, отставному комиссару, долгие годы занимавшемуся тем, что выслеживал преступников, помогал нашим товарам проходить таможню и улаживал наши проблемы с налоговой полицией. Он тоже пытался разыскать отца Фюсун через районные бюро гражданской регистрации, отделения Управления безопасности и даже через квартальных старост, но поскольку отец Фюсун на учете в полиции не состоял, найти его не удалось. Я вспомнил, что перед выходом на пенсию он преподавал в двух лицеях—района Вефа и Хайдарпаша, и под видом бывшего ученика неведался туда, однако тоже ничего не смог разузнать. Пытался я разыскать Фюсун, выясняя, кому из дам в Ни-шанташи и Шишли шьет тетя Несибе. Конечно, спрашивать что-то у матери я не мог. А Заим от своей матери узнал, что услугами портних теперь мало кто пользуется. Он тоже через знакомых разузнавал о портнихе Несибе, но безрезультатно. Все эти неудачи лишь усиливали мои страдания. Целыми днями я просиживал у себя в кабинете, а во время обеденного перерыва уходил в «Дом милосердия», ложился на нашу с Фюсун кровать, клал рядом вещи, которых она касалась, и старался почувствовать себя счастливым. Потом иногда возвращался на работу или садился в машину и колесил по улицам Стамбула, надеясь где-нибудь повстречать Фюсун.

Тогда мне и в голову не приходило, что много лет спустя я буду с удовольствием вспоминать эти поездки, во время которых объезжал множество кварталов, улиц и площадей. Так как призрак Фюсун теперь стал являться мне в далеких от центра районах вроде Вефа, Зейре-ка, Фатиха и Коджа-мустафа, то я перебирался через Золотой Рог и колесил там. Не спеша, с сигаретой в руке, проезжал по узким, выложенным брусчаткой извилистым улочкам в ямах и ухабах, когда вдруг передо мной на мгновение не возникал призрак Фюсун. Тогда я немедленно останавливал машину, выходил, осматривал очередной бедный квартал и думал, как же он прекрасен, раз она здесь живет. Улочки, посреди которых усталые пожилые женщины в платках стирали белье или чистили посуду, где местные повесы внимательно разглядывали каждого чужака, гонявшегося по их кварталу за призраком, а безработные дремали по кофейням за газетой и пахло углем от печных труб, были для меня почти священными. Убедившись, что женщина, за которой я следил довольно давно, не Фюсун, я продолжал изучать очередной квартал, ведь если мне показался ее силуэт, значит, Фюсун должна быть где-то рядом. Меня совершенно не заботили и не пугали угрожающие надписи политического свойства, лозунги, как тогда говорили, различных политических «ячеек» и организаций, которыми был испещрен старинный, двухсотлетней давности гладкий мрамор давно пересохшего чешме[13] посреди квартальной площади, в чаше которого вылизывали себя уличные кошки. Я лишь верил всем сердцем, что Фюсун только что проходила здесь, и мне казалось, будто я движусь по сказочному городу, где меня в конце пути ожидает счастье. Я чувствовал, что должен идти вперед, не отступая ни на шаг, сесть у окна в кофейне и во все глаза смотреть и смотреть на улицу, чтобы не пропустить ее, когда она опять пройдет мимо, и, чтобы найти Фюсун и дом, где она теперь живет, начать жить так, как жила она и ее семья.

Вскоре я перестал бывать на вечеринках моих друзей из общества, в дорогих ресторанах Нишанташи и Бебека. Бедняга Мехмед. который с отъездом Нурджихан жаждал встречаться со мной каждый вечер и почитал меня своего рода товарищем по несчастью, порядком надоел мне своими бесконечными разговорами на тему «что там делают сейчас наши девочки». Если мне удавалось избавиться от него и отправиться куда-нибудь одному в бар, он все равно находил меня и долго, с горящими глазами, в подробностях рассказывал о последнем телефонном разговоре с Нурджихан, а мне от этого становилось не по себе, потому что всякий раз, когда я звонил Сибель, нам не о чем было говорить. Иногда мне, конечно, хотелось, чтобы она оказалась рядом, но я так устал от чувства вины перед ней, от ощущения обмана, что без нее мне было гораздо легче. Избавившись от необходимости постоянно изображать «выздоровление», я надеялся по-настоящему стать вскоре таким как прежде. Это спокойствие вселяло в меня некую уверенность, и, разыскивая Фюсун по бедным кварталам Стамбула, я злился на себя за то, что не догадался прийти раньше на эти старые прелестные улицы. Помню, как сожалел, что не отменил помолвку, что никак не решаюсь расторгнуть ее, что всегда во всем опаздываю...